Стихотворения. Поэмы. Арсений Тарковский

я проморгал у судьбы на задворках,

      Есть такие дворы в городах —

      Подымают бугры в шелушащихся корках,

      Дышат охрой и дранку трясут в коробах.

      В дом вошел я как в зеркало, жил наизнанку,

      Будто сам городил колченогий забор,

      Стол поставил и дверь притворил спозаранку,

      Очутился в коробке, открытой во двор.

      Погоди, дай мне выбраться только отсюда,

      Надоест мне пластаться в окне на весу:

      Что мне делать? Глумись надо мною, покуда

      Все твои короба растрясу.

      Так себя самого я угрозами выдал.

      Ничего, мы еще за себя постоим.

      Старый дом за спиной набухает, как идол,

      Шелудивую глину трясут перед ним.

1933

      «Кто небо мое разглядит из окна…»*

Она:

      Кто небо мое разглядит из окна,

      Гвоздику мою уберет со стола?

      Теперь я твоя молодая жена,

      Я девочкой-молнией прежде была —

      И в поднятых пальцах моих не цветок,

      А промельк его и твое забытье,

      Не лист на стебле, а стрелы острие,

      А в левой – искомканный белый платок.

      Любила – в коленчатых травах сады, —

      Как дико и молодо сердце мое!

      На что же мне буря в стакане воды,

      На что мне твой дом и твое забытье?

Он:

      Вернись, я на волю смотрю из окна,

      Прости, я тебя призываю опять,

      Смотри, как взлетает и плещет она:

      Как мог я в стакане ее удержать?

1933

      «Если б, как прежде, я был горделив…»*

      Если б, как прежде, я был горделив,

      Я бы оставил тебя навсегда;

      Все, с чем расстаться нельзя ни за что,

      Все, с чем возиться не стоит труда, —

      Надвое царство мое разделив.

      Я бы сказал:

      – Ты уносишь с собой

      Сто обещаний, сто праздников, сто

      Слов. Это можешь с собой унести.

      Мне остается холодный рассвет,

      Сто запоздалых трамваев и сто

      Капель дождя на трамвайном пути,

      Сто переулков, сто улиц и сто

      Капель дождя, побежавших вослед.

1934

      «Записал я длинный адрес на бумажном лоскутке…»*

      Записал я длинный адрес на бумажном лоскутке,

      Все никак не мог проститься и листок держал в руке.

      Свет растекся по брусчатке. На ресницы, и на мех,

      И на серые перчатки начал падать мокрый снег.

      Шел фонарщик, обернулся, возле нас фонарь зажег,

      Засвистел фонарь, запнулся, как пастушеский рожок.

      И рассыпался неловкий, бестолковый разговор,

      Легче пуха, мельче дроби… Десять лет прошло с тех пор.

      Даже адрес потерял я, даже имя позабыл

      И потом любил другую, ту, что горше всех любил.

      А идешь – и капнет с крыши: дом и ниша у ворот,

      Белый шар над круглой нишей, и читаешь: кто живет?

      Есть особые ворота и особые дома,

      Есть особая примета, точно молодость сама.

1935