Век мой, зверь мой (сборник). Осип Мандельштам

прилежно в уме

      Период без тягостных сносок,

      Единый во внутренней тьме,

      И он лишь на собственной тяге,

      Зажмурившись, держится сам,

      Он так же отнесся к бумаге,

      Как купол к пустым небесам.

      7

      И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме,

      И Гете, свищущий на вьющейся тропе,

      И Гамлет, мысливший пугливыми шагами,

      Считали пульс толпы и верили толпе.

      Быть может, прежде губ уже родился шепот,

      И в бездревесности кружилися листы,

      И те, кому мы посвящаем опыт,

      До опыта приобрели черты.

      8

      И клена зубчатая лапа

      Купается в круглых углах,

      И можно из бабочек крапа

      Рисунки слагать на стенах.

      Бывают мечети живые —

      И я догадался сейчас:

      Быть может, мы – Айя-София

      С бесчисленным множеством глаз.

      9

      Скажи мне, чертежник пустыни,

      Арабских песков геометр,

      Ужели безудержность линий

      Сильнее, чем дующий ветр?

      – Меня не касается трепет

      Его иудейских забот —

      Он опыт из лепета лепит

      И лепет из опыта пьет.

      10

      В игольчатых чумных бокалах

      Мы пьем наважденье причин,

      Касаемся крючьями малых,

      Как легкая смерть, величин.

      И там, где сцепились бирюльки,

      Ребенок молчанье хранит —

      Большая вселенная в люльке

      У маленькой вечности спит.

      11

      И я выхожу из пространства

      В запущенный сад величин

      И мнимое рву постоянство

      И самосогласье причин.

      И твой, бесконечность, учебник

      Читаю один, без людей —

      Безлиственный, дикий лечебник,

      Задачник огромных корней.

* * *

      Как из одной высокогорной щели

      Течет вода – на вкус разноречива —

      Полужестка, полусладка, двулична, —

      Так, чтобы умереть на самом деле,

      Тысячу раз на дню лишусь обычной

      Свободы вздоха и сознанья цели…

* * *

      Голубые глаза и горячая лобная кость —

      Мировая манила тебя молодящая злость.

      И за то, что тебе суждена была чудная власть,

      Положили тебя никогда не судить и не клясть.

      На тебя надевали тиару – юрода колпак,

      Бирюзовый учитель, мучитель, властитель, дурак!

      Как снежок, на Москве заводил кавардак гоголек, —

      Непонятен-понятен, невнятен, запутан, лего́к…

      Собиратель пространства, экзамены сдавший птенец,

      Сочинитель, щегленок, студентик, студент, бубенец.

      Конькобежец и первенец, веком гонимый взашей

      Под морозную пыль образуемых вновь падежей.

      Часто пишется – казнь, а читается правильно – песнь.

      Может быть, простота – уязвимая смертью болезнь?

      Прямизна нашей мысли не только пугач для детей?

      Не