Век мой, зверь мой (сборник). Осип Мандельштам

тиха, как бумага,

      Пустая, без всяких затей,

      И слышно, как булькает влага

      По трубам внутри батарей,

      Имущество в полном порядке,

      Лягушкой застыл телефон,

      Видавшие виды манатки

      На улицу просятся вон.

      А стены проклятые тонки,

      И некуда больше бежать,

      И я как дурак на гребенке

      Обязан кому-то играть.

      Наглей комсомольской ячейки

      И вузовской песни бойчей,

      Присевших на школьной скамейке

      Учить щебетать палачей.

      Пайковые книги читаю,

      Пеньковые речи ловлю

      И грозное баюшки-баю

      Колхозному баю пою.

      Какой-нибудь изобразитель,

      Чесатель колхозного льна,

      Чернила и крови смеситель,

      Достоин такого рожна.

      Какой-нибудь честный предатель,

      Проваренный в чистках, как соль,

      Жены и детей содержатель —

      Такую ухлопает моль.

      И столько мучительной злости

      Таит в себе каждый намек,

      Как будто вколачивал гвозди

      Некрасова здесь молоток.

      Давай же с тобой, как на плахе,

      За семьдесят лет начинать —

      Тебе, старику и неряхе,

      Пора сапогами стучать.

      И вместо ключа Ипокрены

      Давнишнего страха струя

      Ворвется в халтурные стены

      Московского злого жилья.

* * *

      Мы живем, под собою не чуя страны,

      Наши речи за десять шагов не слышны,

      А где хватит на полразговорца,

      Там припомнят кремлевского горца.

      Его толстые пальцы, как черви, жирны,

      И слова, как пудовые гири, верны,

      Тараканьи смеются усища

      И сияют его голенища.

      А вокруг него сброд тонкошеих вождей,

      Он играет услугами полулюдей.

      Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

      Он один лишь бабачит и тычет,

      Как подкову, дарит за указом указ:

      Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.

      Что ни казнь у него – то малина,

      И широкая грудь осетина.

      Восьмистишия

      1

      Люблю появление ткани,

      Когда после двух или трех,

      А то – четырех задыханий

      Придет выпрямительный вздох.

      И дугами парусных гонок

      Зеленые формы чертя,

      Играет пространство спросонок —

      Не знавшее люльки дитя.

      2

      Люблю появление ткани,

      Когда после двух или трех,

      А то – четырех задыханий

      Придет выпрямительный вздох.

      И так хорошо мне и тяжко,

      Когда приближается миг,

      И вдруг дуговая растяжка

      Звучит в бормотаньях моих.

      3

      О, бабочка, о, мусульманка,

      В разрезанном саване вся —

      Жизняночка и умиранка,

      Такая большая – сия!

      С большими усами кусава

      Ушла с