Век мой, зверь мой (сборник). Осип Мандельштам

вырви мне язык – он мне не нужен.

      Бог Нахтигаль, меня еще вербуют

      Для новых чум, для семилетних боен.

      Звук сузился. Слова шипят, бунтуют,

      Но ты живешь, и я с тобой спокоен.

      Ариост

      Во всей Италии приятнейший, умнейший,

      Любезный Ариост немножечко охрип.

      Он наслаждается перечисленьем рыб

      И перчит все моря нелепицею злейшей.

      И, словно музыкант на десяти цимбалах,

      Не уставая рвать повествованья нить,

      Ведет – туда-сюда, не зная сам, как быть, —

      Запутанный рассказ о рыцарских скандалах.

      На языке цикад – пленительная смесь

      Из грусти пушкинской и средиземной спеси,

      Он завирается, с Орландом куролеся,

      И содрогается, преображаясь весь.

      И морю говорит: шуми без всяких дум,

      И деве на скале: лежи без покрывала…

      Рассказывай еще – тебя нам слишком мало.

      Покуда в жилах кровь, в ушах покуда шум.

      О город ящериц, в котором нет души —

      Когда бы чаще ты таких мужей рожала,

      Феррара черствая! Который раз сначала,

      Покуда в жилах кровь, рассказывай, спеши!

      В Европе холодно. В Италии темно.

      Власть отвратительна, как руки брадобрея.

      А он вельможится всё лучше, всё хитрее

      И улыбается в крылатое окно —

      Ягненку на горе, монаху на осляти,

      Солдатам герцога, юродивым слегка

      От винопития, чумы и чеснока,

      И в сетке синих мух уснувшему дитяти.

      А я люблю его неистовый досуг,

      Язык бессмысленный, язык солено-сладкий

      И звуков стакнутых прелестные двойчатки…

      Боюсь раскрыть ножом двустворчатый жемчуг.

      Любезный Ариост, быть может, век пройдет —

      В одно широкое и братское лазорье

      Сольем твою лазурь и наше Черноморье.

      …И мы бывали там. И мы там пили мед…

* * *

      Не искушай чужих наречий, но постарайся их забыть:

      Ведь всё равно ты не сумеешь стекла зубами укусить!

      О, как мучительно дается чужого клекота почет:

      За беззаконные восторги лихая плата стережет!

      Ведь умирающее тело и мыслящий бессмертный рот

      В последний раз перед разлукой чужое имя не спасет.

      Что, если Ариост и Тассо, обворожающие нас,

      Чудовища с лазурным мозгом и чешуей из влажных глаз?

      И в наказанье за гордыню, неисправимый звуколюб,

      Получишь уксусную губку ты для изменнических губ.

* * *

      Друг Ариоста, друг Петрарки, Тасса друг —

      Язык бессмысленный, язык солено-сладкий

      И звуков стакнутых прелестные двойчатки…

      Боюсь раскрыть ножом двустворчатый жемчуг!

* * *

      Холодная весна. Бесхлебный робкий Крым,

      Как был при Врангеле – такой же виноватый.

      Комочки на земле. На рубищах заплаты.

      Всё тот же кисленький, кусающийся дым.

      Всё так же хороша рассеянная даль.

      Деревья, почками