Когда пируют львы. Уилбур Смит

наказание. Гаррик, хромая, прошел по коридору и открыл дверь.

      Шон сидел, положив ноги на стол. Он откинулся на спинку вращающегося стула.

      – Па убьет тебя.

      Голос Гаррика дрожал.

      – Па в Питермарицбурге, – ответил Шон.

      Стоя в дверях, Гаррик осмотрел комнату. Он впервые по-настоящему увидел ее. Когда ему приходилось бывать здесь раньше, его слишком занимало предстоящее наказание и он видел только сиденье большого кожаного кресла, над ручкой которого нагибался, подставляя хлысту ягодицы.

      Теперь он осмотрелся. Стены до потолка покрыты деревянными панелями из полированной темно-желтой древесины.

      На потолке – лепнина в виде дубовых листьев.

      В центре комнаты на медной цепи свисает единственная большая люстра.

      В камин из коричневого камня можно войти не нагибаясь, и в нем лежат дрова, готовые загореться.

      На полке у камина – трубки и табак в каменном кувшине, вдоль одной из стен в стойке ружья, книжный шкаф с томами в зеленых и темно-бордовых переплетах: энциклопедии, словари, книги о путешествиях и сельском хозяйстве, но никакой художественной литературы. Против стола на стене – портрет Ады, написанный маслом; художник отчасти сумел передать ее серьезность и спокойствие; она в белом платье и держит шляпу в руке. В комнате господствует пара великолепных рогов черного африканского буйвола над камином, зазубренных, с огромным размахом между концами.

      Это комната мужчины; на коврах из леопардовых шкур клочки собачьей шерсти, и присутствие мужчины ощущается очень сильно – здесь даже пахнет Уэйтом. А за дверью висят его плащ и широкополая шляпа с двойной тульей.

      Шкафчик рядом с Шоном открыт, на нем стоит бутылка коньяка. Шон держит в руках бокал.

      – Ты пьешь папин коньяк, – уличил Гаррик.

      – Совсем неплохо. – Шон поднял бокал и посмотрел на жидкость, потом сделал глоток и подержал коньяк во рту, готовясь проглотить. Гаррик со страхом следил за ним, и Шон постарался не морщиться, когда коньяк пролился в горло. – Хочешь?

      Гаррик покачал головой, а коньячные пары вырвались у Шона из носа, и на глазах его выступили слезы.

      – Садись, – приказал Шон, чуть охрипший от коньяка. – Я хочу выработать план на время папиного отсутствия.

      Гаррик направился к креслу, но тут же передумал: с креслом связаны слишком болезненные воспоминания. Он подошел к дивану и сел на край.

      – Завтра, – Шон поднял один палец, – продезинфицируем весь скот в домашней части. Я велел Заме начать с самого утра. Ты ведь подготовил чаны?

      Гаррик кивнул, и Шон продолжал.

      – В субботу, – он поднял второй палец, – подожжем траву на краю откоса. Она здесь совсем высохла. Ты возьмешь одну группу и отправишься к водопадам, а я поеду на другой конец, к Фредерикс Клуфу.

      – В воскресенье… – сказал Шон и замолчал. В воскресенье – Энн.

      – В воскресенье я хочу пойти в церковь, – быстро сказал Гаррик.

      – Отлично, – согласился Шон. – Пойдешь в церковь.

      – А ты пойдешь?

      – Нет, –