Выход на посадку. Повесть об одном долгом путешествии. Наталья Ромашина

сна в дороге.

      Мне снова хочется есть.

      Онни строго предупредил заранее, что мы не будем останавливаться в кафе по пути, потому что он не намерен тратить на это время и деньги. Но на выезде из города мы все-таки заезжали на заправку, я купила себе там шоколадки, не меньше десяти. Достаю одну из них.

      Стараюсь не шуршать и не издавать лишних звуков, чтобы не разбудить его мать, которая, должно быть, годится мне в бабушки.

      Онни заносит последнюю сумку.

      «Ты снова ешь сладкое, малышка!» – иногда он странно смеется, и еще у него бывает такой вид, как будто он сейчас заплачет. Понятия не имею, что это значит, но вроде бы ничего плохого.

      «Тебе нужно было есть овощи, как ел я перед дорогой!» – добавляет он и принимается расшнуровывать свои ботинки.

      Мне даже стыдно за шоколадку. И еще очень хочется домой. Это то самое чувство, которое возникало в детстве, когда приходилось ночевать в незнакомом месте – в больнице или даже в гостях. С заходом солнца тоска начинала щемить где-то на уровне грудной клетки, пробираясь оттуда в самый мозг, парализуя его и выплескиваясь слезами и криками: «Я не хочу здесь оставаться».

      То же самое чувство свербит где-то в районе горла и сейчас, вернувшись спустя долгие годы.

      Дети так часто испытывают эту тоску и ужас, стоит их оставить в незнакомом месте, а потом это как-то проходит, они вдруг начинают видеть во всем этом романтику, брать рюкзаки, ходить в походы, постить в социальных сетях цитаты о том, что один день в других местах способен изменить многое, предпочитать фаст-фуд на грязных улицах в Азии маминой солянке и сладким сном спать на новом месте.

      И если попытаться вспомнить, когда последний раз хотелось домой, то даже вряд ли получится. А вот вдруг снова свербит.

      Онни открывает дверь, за которой деревянная винтовая лестница, ведущая вниз, и я покорно спускаюсь туда.

      Это не подвал, как мне кажется на первый взгляд, а первый этаж: дом так устроен, что крыльцо и главный вход ведут сразу на второй. На цокольном этаже живет Онни, на третьем – его мать.

      Пол здесь покрыт не плиткой, как у входа, а красным ковролином. По обе стороны лестницы – десятки старых книг. Они все пожелтевшие, потрепанные временем, не везде можно даже разобрать название на корешке и обложке, но они не пыльные.

      Онни показывает мне ванную, это только наша с ним, его мать пользуется другой. Рядом две маленьких закрытых комнаты и наша спальня.

      «Я дам тебе полотенце, ты можешь положить свои вещи, куда захочешь, и брать все, что хочешь», – он быстро и уверенно перемещается, открывает двери, поворачивает ручки, щелкает выключателями.

      Спальня похожа на комнату подростка, какой она могла бы быть в самых смелых мечтах: на деревянных стенах висят два ружья и длинный меч. Ниже стоит короткий коричневый немного облупившийся стеллаж с ножами. Несколько покрыты заметной даже издалека ржавчиной, другие в ножнах, но выглядят так, будто их давно не доставали. Всего,