Выход на посадку. Повесть об одном долгом путешествии. Наталья Ромашина

у дома.

      «Почему, когда Онни говорит по-фински, я понимаю, а когда ты – нет?» – спрашиваю Йоханеса. Мы сидим у костра на стареньких пластиковых стульях. У меня в руке длинная острозаточенная ветка на которой жарится уже немного раздувшаяся сосиска. Дрова трещат, а иногда ветер меняет направление, и лицо обдает жаром.

      «Это любовь», – с акцентом говорит его брат.

      Все смеются. Онни теребит своей большой грубой ладошкой мои волосы и снова тянется к пивной кружке. Жена его брата выносит из дома на большом блюде пирог с ягодами, а дочь танцует с собакой, у нее такса, которой нет еще и года.

      В темно-синем небе легко можно разглядеть звезды, и постоянно летают самолеты. Слышно шуршание в лесу, собака сначала заливается лаем, а потом бежит в сторону кустов.

      «Что это?» – спрашиваю Онни.

      «Кабаны, – отвечает он. – В этом году их очень много, на ферме я устал переворачивать за ними газон».

      «Да, здесь они тоже есть, – говорит его брат. – Идем, я покажу».

      Мы берем фонарик и втроем выходим в другую сторону от дома и леса, проходим через кусты к полю, а вдалеке в лунном свете блестит озеро, оно похоже на большую серебряную монету.

      Брат Онни направляет фонарь под ноги, так, что становится видно куски травы, поднятые и перевернутые вверх корнями.

      «Зачем они это делают?» – спрашиваю его.

      «У них хороший нюх, они чувствуют там что-то съедобное, – объясняет он. – Пытаются достать, а в итоге портят газон».

      Снова доносится шуршание. Немного жутко, но это даже приятное ощущение. Мы возвращаемся к костру, от которого в небо высоко поднимаются искры, и кажется, что еще чуть-чуть – и они улетят куда-то в самый космос. Тепло от огня окутывает и успокаивает.

      Там, где заканчивается свет от костра, природа живет какой-то своей жизнью. Отсюда ее можно услышать по отдельным шорохам и свистам. Это завораживает.

      Мы говорим о чем-то таком, о чем не вспомним уже даже через пару недель. У меня слезятся глаза, а свитер пахнет дымом.

      Спать мы идем только после полуночи, когда дрова почти полностью прогорают, а сосиски заканчиваются. Пробираемся в темноте к дому, чувствуя осенний ночной холод, непривычный после жаркого воздуха у костра.

      Вечером третьего дня мы уезжаем.

      Все по очереди обнимают меня. Не знаю, что нужно в таких случаях говорить, и мне жутко неловко. Онни еще что-то рассказывает брату перед дорогой, я переминаюсь с ноги на ногу.

      Мы едем в ночь, когда оказываемся на трассе, солнце уже опускается к горизонту.

      В нашей машине играет радио, сигнал то и дело пропадает, и слышно хрипение или шипение, которое перебивает тонкий женский вокал.

      «Мы проедем хиетаниеми», – говорит Онни.

      «Что это?» – спрашиваю, перебирая в голове все местные достопримечательности, о которым мне доводилось читать.

      «Не помню, как это по-русски», – он раздраженно тянется к маленькой коричневой книжке между нами.

      На улице уже темно, Онни