Кир. Роман-исповедь. Семен Злотников

лицом в промерзлый бетон.

      Не в силах поднять головы, я только слышал ее тяжелое с присвистом дыхание и затылком чувствовал на себе ее взгляд, обжигающий лютым холодом.

      Я покрылся корочкой льда, пока мы молчали.

      «Ну, хорош!» – наконец, прозвучало набатом в замогильной тишине Детской Комнаты.

      «Хорош, матереубивец!» – хрипло повторила генерал, хватая меня мощной дланью за воротник моего, времен первой мировой войны, суконного пиджачка и вознося над собой.

      «Цепи на мне весят больше меня!» – отчего-то подумалось мне.

      Минуту-другую она внимательнейшим образом разглядывала меня на расстоянии вытянутой руки.

      Вид у меня был еще тот – судя по тому, как она вдруг брезгливо поморщилась, вследствие чего ее нижняя губа невероятным образом сомкнулась с дужками бровей.

      «Ты Данту читал?» – Неожиданно вопросила Каинова Н. А., устрашающе похлопывая черными щетками искусственных ресниц.

      Я хотел ей сказать, что читал, и даже читал не единожды – но только в ответ простонал: а-а…

      «Вот и я тоже чувствую, что не читал! – почти с дьявольской улыбочкой на устах констатировала она. – А когда бы читал, – продолжила, встряхивая меня, как нашкодившего кота, – то, может, и знал бы про Ад, что тебя не дождется!»

      Без преувеличения, автор «Божественной Комедии», после Софокла, входил вторым номером в круг нашего обязательного чтения.

      Я бы мог генералу цитировать строки из «Ада», первой части трилогии великого флорентийца («Чистилище» и «Рай» мать моя находила занудными и необязательными), но малейшее шевеление разбитыми в кровь губами доставляло страдание.

      «Гляди!» – властно воскликнула генерал, вознося меня выше под потолок; при этом сама она оставалась неподвижной, и только ручища ее непостижимым образом удлинилась, подобно многопрофильной стреле башенного крана.

      И тут же, как по команде, с тяжелым грохотом разъехались по сторонам бетонные полы каземата, открыв моему потрясенному взору огнедышащий зев гигантской пропасти, буквально кишащей мириадами человеческих существ, терзаемых бесчисленными популяциями ядовитых змей, а также лютыми львами с подъятыми гривами, тощими волчицами и прочими подобиями ежей, ехидн, шакалов и гиен.

      Несметные тучи малярийных комаров и навозных мух, диких ос и свирепых слепней носились туда и сюда под музыку Вагнера и безжалостно жалили, кололи и пили из несчастных кровь.

      Разум мутился от стонов и ропота адовых пленников.

      С окаянного дна на меня, вдруг, пахнуло зловонием и тоской.

      Верно, и в самых своих невероятных фантазиях я бы не смог увидеть воочию все девять кругов Ада, когда-то так точно и образно описанных Данте Алигьери.

      «Здесь кладбище для веривших когда-то, что души с плотью гибнут без возврата!» – припомнилось мне.

      «А ну-ка, не жмуриться, матереубивец!» – встряхнула и страшно воскликнула генерал.

      Я