Кир. Роман-исповедь. Семен Злотников

мне Алмаз про вечную душу отца, которая не умирает, а где-нибудь парит и только дожидается зова любимого сына – у меня все равно оставались вопросы, вроде тех, что занимают ум любого мало-мальски мыслящего младенца: как это все получается и с какой целью?

      Тем не менее вслух я сомнений своих не высказывал, слушал внимательно, не прерывая, и никогда над ним не смеялся.

      Похоже, я был единственным в мире существом, которому он поверял свои помыслы и секреты.

      Алмаза в семье обожали и баловали, и обещали любую красавицу – пусть только он чуть-чуть подрастет.

      Галимулла же терпеть не хотел и после уроков, вместо того, чтобы гонять, подобно другим мальчишкам, в футбол, или резаться в карты и покуривать коноплю, решительно отправлялся на швейную фабрику или молокозавод, в трамвайно-троллейбусный парк, больницы, прачечные и пункты общественного питания, где и выглядывал ту единственную, что родит ему сына.

      Удивительным образом он догадался, что ему бесполезно разыскивать суженую среди таких же, как он, восьмилетних девчонок и по-умному сузил круг потенциальных претенденток.

      Приметив красивую, статную женщину с бедрами, как у слона, мой маленький друг подходил к ней и без обиняков предлагал руку и сердце (он всерьез полагал, что женщина с бедрами, как у слона – как раз то, что надо!).

      Бывало в ответ, признавался Алмаз, они смеялись ему в лицо, обзывали уродцем, случалось, и шлепали.

      И также встречались особы, желавшие видеть его инструмент – назовем его оным.

      Тут он умолкал и стыдливо краснел, удивляясь бестактности женщин.

      Они не знали, о чем просили!

      Самые отъявленные шутницы бледнели и падали в обморок еще прежде, чем он успевал предъявить оный инструмент во всем его грозном величии…

      12.

      Воистину, я не великий поклонник описаний или зрелища половых органов, постельных сцен или оргий, и если я сам в моей исповеди упоминаю о чем-нибудь подобном – то делаю это вопреки своим вкусу и принципам, исключительно в интересах полной правдивости моего невеселого повествования.

      Итак, изъясняясь витиевато, со стороны оный инструмент Галимуллы (тот самый, что он без отказа демонстрировал на фоне щуплого детского тельца первоклассника), действительно, смотрелся инородно.

      Попросту не с чем сравнить…

      Если только представить кузнечика с торчащей на километр стрелой башенного крана…

      Оный, казалось, у Галимуллы существовал отдельно и, недостаточно сообразуясь с желаниями и возможностями своего хозяина.

      Галимулла, например, как всякий мальчишка, любил побегать – но оный при этом отвязывался от ноги и волочился следом, доставляя неудобства и влияя на скорость.

      Только Галимулла пытался сосредоточиться на вечном и непреходящем, как оный упрямо его увлекал в присутственные места (облегчения, к слову, мой друг достигал при помощи специальной переносной конструкции).

      Галимулле