Иго любви. Анастасия Вербицкая

вытаращив глаза, снимает очки, протирает их красным клетчатым платком и опять надевает.

      – Из Москвы?.. Вот оказия!.. А молодая?

      – Бутон-с…

      – Хе!.. Хе!.. Красивая?

      Помощник весело фыркает.

      – Глаза, как звери, Ардальон Николаич… Ротик цветок. На всякого потрафит.

      – Ну… ну… Расписал-то как! Подумаешь, Марлинский… Зови в кабинет!

      Дверь Маленькой комнаты отворяется, и входит молодая женщина. Пестрая в клетку широкая тальма с длинной пелериной не скрывает грации этой фигуры. Она среднего роста, но кажется высокой. Из модной шляпы-кибитки с высокой тульей и широкими лентами, завязанными под подбородком в пышный бант, глядят удлиненные темные глаза. Лицо матовое, неправильное, но необыкновенно выразительное. Сейчас оно полно грусти. Смущение придает ему неотразимую прелесть женственности.

      Крякнув от удовольствия, антрепренер взбивает седые кудри. С низким поклоном он подвигает посетительнице единственное в комнате ободранное кресло.

      – Что прикажете?

      – Вот письмо от артистки Репиной.

      – От кого?? – переспрашивает антрепренер и берет толстый конверт.

      В письме знаменитая артистка рекомендует ему свою ученицу, Надежду Васильевну Неронову, и просит дать ей дебют.

      – Это вы… Неронова?

      – Я…

      – Что она такое тут пишет? Вы в Театральной школе кончили?

      – Нет… Я нигде не кончила. Я училась у самой Репиной. Все роли с нею прошла…

      Антрепренер с отвисшей нижней губой глядит то на письмо, то на просительницу. Потом треплет себя за волосы.

      – Тэ-экс… Дебют-то мы вам дадим, ангел мой… Как отказать Репиной? Нельзя отказать… Только труппа-то у меня уже набрана в полном составе. Почему вы так поздно?

      – Дедушка был болен. Я не могла его оставить.

      – Вот видите, дедушка помешал… А на дворе сентябрь. Разгар сезона… А вы что же? В водевиле хотите себя попробовать? Голос у вас есть?

      – Нет… я… я… у меня… трагический репертуар… Для первого дебюта хотела бы сыграть Офелию из трагедии Гамлет…

      Артист отодвигается со стулом, который трещит под его тяжестью. Вопросы так и дрожат на его толстых губах комика. Но он тактично сдерживается…

      – Что ж, ангел мой!.. Валяйте Офелию… А на второй дебют что прикажете?

      – Дездемону из трагедии Отелло. А на третий – Луизу Миллер из драмы Шиллера Коварство и любовь, – доканчивает Неронова, мучительно краснея от насмешливой улыбки толстяка.

      – Тэ-экс… Стало быть, трагический репертуар?.. А мы им, по правде сказать, не баловались тут. С прошлого года, как провалились с Гамлетом, не тревожили Шекспира в его гробу… Уж это на вашей совести грех будет, сударыня… Что делать! – с комической важностью он низко кланяется. – Отпишите вашей покровительнице… Как звать вас прикажете?..

      – Надежда Васильевна…

      – Так вот-с, Надежда Васильевна, отпишите вашей покровительнице,