Иго любви. Анастасия Вербицкая

снова, снова в сотый раз она вдумывается в эту роль.

      Офелия невинна, но она не наивна. И были ли девушки той эпохи наивны и полны неведения? Жизнь была так проста, груба, так примитивна… Офелия отлично понимает двусмысленность всех непристойных острот, которые Гамлет говорит ей на спектакле. И когда Надежда Васильевна, стоя за кулисами, впервые услышала эту сцену, она помнит, как поразила ее эта чуткость Офелии ко всему чувственному… Но это так просто, в сущности… Это вполне «земная» девушка, с несложным, земным идеалом счастья. Все существо ее напряженно ждет этого счастья, бессознательно жаждет ласки Гамлета. И когда гибнут все возможности, гибнет и Офелия. Если бы она была бесстрастна, если бы она была безлична, она не могла бы так болезненно реагировать на удары судьбы…

      Надежда Васильевна – самоучка и самородок – не может, конечно, так формулировать свои выводы. Но она так чувствует Офелию. Она знает, что в ее передаче это будет не шаблонный, а правдивый образ с кровью и плотью.

      Ах, если бы кто-нибудь слышал ее теперь!.. Если б завтра ей найти эти интонации!

      Она увлекается невольно. Все сильнее и свободнее звучит ее голос…

      Стук в дверь.

      – Что такое? – замирающим шепотом спрашивает она, словно падая с высоты.

      Всклокоченная голова коридорного просунулась в щель и удивленно озирается.

      – Потише просят… Господа обижаются. Помещица из второго номера больные лежат. Шуметь не полагается после девяти.

      Как? Уже девять? Она смотрит в окно. На дворе непроглядная темь. Улица озаряется только светом, падающим из окон трактира. Фонарей нет в этой глуши.

      Надо спать, спать, спать… Она совсем еще не отдохнула с дороги. Она ехала сюда две недели, то на постоялых дворах выжидая попутчиков, то трясясь по грязи в еврейских балагулах.

      Она заплетает на ночь смоченные водой букли около висков в мелкие косички. Надевает ночной чепец и становится похожей на девочку. Но встревоженная мысль опять гонит сон…

      Сцена безумия… Самая трудная в роли Офелии… Нынче она ее читала деревянным голосом. Но это неважно… Эта сцена ей так понятна…

      Когда Надежда Васильевна в первый раз из-за кулисы увидала Орлову в роли безумной Офелии, она почувствовала глубокое разочарование. Она сразу почувствовала: это не жизнь, это ходули, ложь… Орлова никогда не видала сумасшедших…

      Но Надежда Васильевна видела в детстве одну «дурочку». Это была дочь булочника, соблазненная и брошенная каким-то солдатом. Она родила мертвую девочку и помешалась. Боже, какое это было жалкое создание!.. Надежда Васильевна помнит ее уже поседевшей, беззубой, почти старухой в тридцать лет. Она была всегда тихой, кроткой… И все дразнили ее. И все над ней смеялись. Ей клали на колени обернутое в тряпки полено. И несчастная нянчила его, прижимая к груди, и обливала слезами. Когда у нее отнимали полено, она приходила в ярость. Зиму и лето она ходила босиком, еле прикрытая лохмотьями. Ею пугали детей, но десятилетняя