Иго любви. Анастасия Вербицкая

сына и истерик Раевской. Он ждет третьего дебюта. Сыну он «закатил» такую сцену, что своенравный трагик ошеломлен, подавлен. Отец в долгу как в шелку у Муратова. Сам он тоже должен ему порядочную сумму… А послезавтра его бенефис.

      – Все это так… да что я буду делать с Евлалией Борисовной?

      – А начхать мне на твою Евлалию Борисовну!.. Скажите, пожалуйста… Евлалия Борисовна… Она тебе поднесла персидский ковер? Она тебе подарила сервиз серебряный?.. Не Муратов разве? Если с ним поссориться, закрывай лавочку. Сам знаешь, какие убытки понес я прошлый сезон. А вот погоди, как он узнает о вчерашней проделке вашей с кроваткой…

      – Странное дело! Я-то при чем?.. Это бабья интрига…

      – То-то, бабья… Все вы бабы, как дело дойдет до чужого успеха…

      – Вы, надеюсь, ему не рассказали?

      – Я-то себе не враг… А и кроме меня найдутся языки. Сама расскажет…

      – Черт знает что такое! И угораздило их перед моим бенефисом! Она мне руки вчера не подала…

      – И поделом! Не вяжись с бабами! Не пляши под их дудку…

      – Значит, она уже принята в труппу? Это дело решенное?

      – И подписанное, сударь мой… С публикой не поспоришь.

      Только у себя в номере Надежда Васильевна развертывает письмо Муратова. Прочла и не понимает… Читает вновь. Ахнула, за виски схватилась. Тихонько крестится. На глазах слезы. Кто этот неведомый друг? Сам Бог послал его ей в эти трудные минуты… Она плачет сладкими, облегчающими слезами… Потом целует дорогое письмо и бережно прячет его в шкатулку, на дно сундука.

      Вдруг она вспоминает большое, грузное тело, седеющую гриву волос, горячий взгляд молодых еще глаз… Да… да… он самый…

      Она задумывается.

      Лирский в свой бенефис ставит драму Полевого Уголино. Бенефициант играет Нино. Раевская – Веронику.

      Театр полон. Новая пьеса всегда интересна. Обещан новый водевиль с пением – со Струйской в главной роли. Лирского любят… Несмотря на ходульность его игры, на «холод его пафоса», как смеется Муратов, неподдельный талант дает себя знать. Он был местами хорош в Гамлете и еще лучше в Отелло. Но бездарная пьеса и ходульная роль Нино, в которой так прославился Каратыгин, оставляет зрителей холодными. Все-таки Лирского много вызывают. Ценные подношения разогревают как будто публику. Чувствуется, тем не менее, что это succès d’estime… Так, улыбаясь, объясняет Хованский своей матери. Она сидит в ложе, обнажив желтые старые плечи, и в лорнет глядит на Неронову. Антрепренер накануне еще пригласил в свою ложу Надежду Васильевну. И все бинокли из партера направлены на нее.

      В антракте антрепренер приводит в ложу Муратова.

      Растерянный, красный, слегка задыхающийся от волнения, почтительно склоняется Муратов перед Нероновой.

      – Так это вы писали? – глаза ее сияют нежностью. – Как мне благодарить вас?.. Я сохраню ваше письмо…

      – Это мне надо благодарить вас… Вы подарили мне такие минуты… Теперь я раб ваш на всю жизнь…

      Она краснеет. Она счастлива. Никто не говорил ей таких чудных слов…

      Взгляд