Иго любви. Анастасия Вербицкая

Добро пожаловать!» – говорит Офелия и чинно приседает.

      «Бедная! Она не может забыть отца», – замечает взволнованный король.

      Но Офелия лукаво грозит ему пальцем. На губах ее блуждает бесстыдная улыбка. Она весело лепечет:

      «Отца?.. Какой вздор!.. Совсем не отца… А видите что… Она пришла на самом рассвете Валентинова дня и говорит!..»

      И она опять поет, с чувственным блеском в глазах, со страстными жестами:

      Милый друг, с рассветом ясным

      Я пришла к тебе тайком,

      Валентином будь прекрасным!

      Выйди… Здесь я под окном…

      Он поспешно одевался…

      Тихо двери растворил…

      Быть ей верным страшно клялся…

      Обманул… И разлюбил…[3]

      Королева смущена. Король говорит: «Полно, Офелия!..»

      Вдруг лицо ее искажается. Взгляд углубился. Встали призраки воспоминаний и закивали ей из мглы бледными ликами… Она поет:

      Другу девица сказала:

      «Ты все клятвы изменил.

      Я тебя не забывала,

      Ты за что ж меня забыл?»

      Друг с усмешкой отвечает:

      «Клятв моих я не забыл…

      Разве девица не знает?

      Я шутил, ведь я шутил…»

      Трагическим воплем срываются внезапно эти слова… Высокая нота звучит раздирающе, словно крик боли. Точно кто-то раздернул завесу. И безумная увидала прошлое: свое короткое счастье, свои разбитые иллюзии… И всем до единого зрителя в огромном театре становится понятным это банкротство женской души, живущей одной любовью. И гибнущей, когда любовь уходит.

      Схватившись за голову, Офелия рыдает.

      Трепет пробегает по толпе зрителей. Королева закрывает лицо. Король испуганно спрашивает придворных:

      «Давно ли она так больна?»

      Офелия поднимает голову. На губах еще застыла гримаса страдания. А сознание уже уходит из взгляда. Это опять тот же пустой взор, бессмысленно скользящий по предметам… Она прислушивается, озирается. Церемонно подбирает шлейф платья.

      «Все это будет ладно, поверьте, – говорит она солидным тоном. – Только потерпите»…

      Но снова потускнели глаза, дергаются углы губ, и голос дрожит. «А мне все хочется плакать, как подумаю, что его зарыли в холодную землю…» И вдруг беспечный жест… «Брат мой все это узнает… Спасибо вам за совет… Подать мою карету!» – вдруг гордо восклицает она, выпрямляясь. Потом склоняется пред королем в придворном реверансе, а королеве небрежно кивает головой: «Доброй ночи, моя милая… Доброй ночи!..»

      Она уходит. Весь зал вызывает ее.

      Робко показывается она в дверях на мгновение, низко склоняется. Исчезает опять. Но публика не может успокоиться. Она растрогана, она потрясена захватывающей искренностью и жизненностью исполнения. Бешеные аплодисменты верхов не дают говорить королю. Все там, на сцене, шевелят губами, жестикулируют… Ничего не слышно… Тише!.. Тише… – протестует партер. Но энтузиазм молодежи заражает всех. Дебютантку единодушно вызывают опять, и целую минуту она не может уйти. Она благодарно глядит вверх, прижимает руки к бьющемуся

3

В подлиннике и в позднейшем переводе Кронеберга сказано еще определеннее: «С нею в комнату вернулся, но не девой отпустил…» – Примеч. автора.