Иго любви. Анастасия Вербицкая

К чему-то прислушивается. Она берет Лаэрта за руку и говорит нетерпеливо: «Вам надо петь… «Долой, злодей… На казнь, злодей!..» И она ритмически, быстро бьет такт ногой и руками…

      Опять навязчивая идея овладела больным мозгом. Лукаво сверкнули глаза. Чувственно улыбаются губы. Прижавшись к плечу Лаэрта, грозя ему пальцем, она говорит полушепотом:

      «Славная песенка! Вы знаете? Это о том паже, который похитил дочь рыцаря…»

      Лаэрт смущен. Королева пожимает плечами.

      Грациозным жестом подобрав юбку, Офелия подает брату воображаемые незабудки. «Не забывай меня, милый друг!..» – страстно дрожит ее голос.

      С неподдельным изумлением переглядываются артисты, когда Офелия, протягивая королю и королеве пустые руки, предлагает им тмин, ноготки, руту… Но жуткое впечатление производят на зрителей эти жесты, эти цветы, которые видят только очи безумной. Она как дитя, для которого ободранный диван – волшебный дворец, а книжный шкаф – страшная гора. Разве поймут его взрослые люди?..

      «Какой верный штрих!» – думает Муратов.

      Офелия говорит королеве:

      «Фиалок нет, извините… все завяли, когда умер мой отец». Она роняет руки, растерянно смотрит на королеву.

      «Да не бойтесь… ведь он умер спокойно», – шепчет она, тревожно озираясь. Чувствуется, что нарастает какое-то темное, мучительное чувство. Ах, это опять проблеск сознания… Это страшное воспоминание о похоронах Полония… Заломив руки, в безграничном отчаянии перед непоправимым, она не поет, а почти кричит голосом, полным ужаса и бескрайней скорби:

      Он не придет… Он не придет…

      Его мы больше не увидим…

      Нет… умер он… похоронен.

      Его мы больше не увидим…

      В оркестре пробегают какие-то воющие, полные угрозы хроматические гаммы. И безумная, словно прислушиваясь, расширив глаза, поет речитативом:

      Веет ветер над могилой,

      Где зарыли старика…

      И три ивы… три березы посадили…

      Они плачут… Они плачут…

      Они плачут, как печаль моя, тоска…

      Душу надрывающие, прерывистые от слез звуки дрожат и вьются над толпой, создавая жуткую иллюзию.

      Офелия опускается на колени. Таинственные глаза безумной глядят вверх, как бы за грани мира. Слезы бегут по лицу ее. И женщины в ложах рыдают… Что это? Все оглядываются на миг. С кем-то истерика. Всколыхнулась взволнованная толпа… И как бы в ответ на эти слезы, протянув руки к зрителям, Офелия поет с бледной улыбкой всепрощения, но тем же рыдающим голосом:

      Не плачьте!.. Не плачьте!.. Молитесь о нем…

      Покой его, Боже мой… праведным сном…

      С последним аккордом она склоняется до земли, закрыв лицо руками. Словно раздавленная судьбой.

      Буря аплодисментов поднимается в театре.

      – Вы плачете? – удивленно спрашивает Хованский Муратова.

      – Да, плачу… Я счастлив, что могу плакать…

      Но артистка продолжает играть. Она встает. И лицо ее так необыкновенно, что мгновенно стихают пораженные зрители. Слабыми, однообразными