Проделки куриного бога. Анна Яковлева

А хотя бы мизерный шопинг – Варшава все таки… Прикинув свои возможности, Михалина протолкнула сквозь стиснутое горло:

      – Стефа, ты же знаешь, у меня денег нет.

      – Я оплачу тебе дорогу, – самоотверженно пообещала сестра. – Не жмоться. И не выдумывай ничего, а то знаю я тебя. Главный мой подарок – это ты, Мисюсик ты мой. – Ласковое «Мисюсик» было родом из детства, и сердце Михалины растаяло, как воск.

      Даже если в заботе сестры преобладали собственнические инстинкты и желание подложить свинью Митьке, все равно это была забота.

      …Дмитрий не переваривал Стефу так же преданно, как она не выносила его. Двадцать лет Стефиной эмиграции не ослабили Митькиной ненависти. У него был нюх на звонки свояченицы, и каждый звонок, не говоря о визитах, он воспринимал, как подрыв семейных устоев.

      – Она на тебя плохо влияет, – плел интригу Митька. – В ее присутствии у тебя портится характер. С тобой становится невозможно, пока она у нас торчит.

      Разумеется, Стефа не гостила, а торчала. Не помогала, а подрывала авторитет. Не баловала сестру, а развращала.

      – Когда она здесь, ты забываешь о супружеском долге, – с пламенной верой в свою незыблемую правоту клеймил жену Митька. Нет – нет, ничего такого. Под супружеским долгом Дмитрий понимал исключительно заботу о себе, любимом.

      Дмитрий был известным сквалыгой. Не сыновья, не огород и не работа, а именно муж сделал Михалину фактически «невыездной». К бабке не ходи – отъезд жены Митяй расценит, как открытый бунт, мятеж в рядах заговорщиков – Трацевских. Домостроевец, черт бы его побрал.

      Стоило помянуть черта: в майке и в кальсонах, небритый, с примятым со сна лицом, разя все живое луковым перегаром, «козел» и «крепостник», шаркая драными шлепанцами, материализовался в дверном проеме. От предчувствия у Михалины заломило затылок.

      «Сейчас начнется», – пронеслось в голове. Острый нос, сонные глазки и задиристый хохолок на макушке выражали готовность к склоке.

      – Чего опять? – не заставил себя ждать супруг. – Чего ей надо? Опять сует нос в наши дела? – Просто вездесущая советская цензура в эпоху большого террора!

      Михалина смерила супруга взглядом сверху вниз. Умела она смотреть сверху вниз, даже если смотрела снизу. «Суслик засушенный», – вот что было в этом взгляде.

      Митяй никогда не отличался богатырским сложением, а с годами стал похож на стручок острого перца. На жалком тельце выпирали только кадык и детородный орган, все остальное было исключительно впалым. Даже зад. При этом самомнение у Митяя потолки царапало. Наверное, на такой высоте его поддерживали те, кто «целует, куда захочет».

      – Это кто там? – раздалось в трубке. – Никак твой козел бдит?

      – У самой же мужика нет – кто ее выдержит, такую…, – Митька не постеснялся выразиться.

      – Как у тебя терпения хватает? Я бы с таким придурком дня не прожила, – в тысячный раз заверила сестру Стефания. Михася не знала, кого слушать.

      – Дешевка. Репатриантка. Пшечка.