Проделки куриного бога. Анна Яковлева

лет двадцати пяти, немного дерганая, с полным ртом жвачки. Довольно высокий, сухой, коротко остриженный субъект чуть за сорок, с хищным носом и со странным взглядом миндалевидных, карих глаз. Настоящий бедуин.

      Третьим был умопомрачительный, изысканный господин в очочках – ровесник Михалины, тоже высокий, ироничный, с магнатскими усиками «а – ля Валенса». Правда, усики плохо вязались с Евросоюзом, но в целом мужчина произвел на Михасю сильное впечатление, хотя, это вполне мог быть синдром Недобитюха.

      Тем не менее, метаморфозы продолжались: Михася распрямилась в полный рост.

      – Борис, – представился господин, едва хлопоты, связанные с проверкой билетов и раздачей постельных принадлежностей, улеглись. – Журналист, публицист, краевед. – В руке у Михалины оказалась визитка: «Чарнецкий Борис», – лаконично, как на надгробии, значилось на ней, только, в отличие от надгробий, к имени прилагался номер мобильного.

      Девице Чарнецкий тоже зачем – то всучил визитку. Та лениво взяла ее двумя пальцами с накладными, зловеще загнутыми когтями, и положила на столик.

      Поглаживая пальцами бархатную визитку, Михася приосанилась: все – таки как это важно, когда тебя окружают образованные, культурные люди.

      – Это мой коллега и лучший друг Платон Фархатович Герасимов, – представил Чарнецкий насупленного стриженого субъекта, расположившегося напротив.

      – Михалина, – она кивнула со сдержанным достоинством. О том, что подвизается в районом печатном органе, по неведомой причине умолчала – хвастать было нечем. Всего лишь провинциальная журналисточка, редактор провинциальной газетенки, которых пруд пруди.

      – С частным визитом?

      – Да, – розовея, растянула губы в улыбке Михася. – К сестре еду. А вы?

      – По приглашению польских коллег едем на конференцию по Катыни и на майские праздники. Заодно. Приятное с полезным совмещаем. – Борис поправил очочки и улыбнулся, от чего у Михалины, как писали в романах, стеснило грудь.

      Она прислушалась к ощущениям. Что делается! Не прошло и трех часов, как из дома… Удачное начало, ничего не скажешь.

      – Уже бывали в Варшаве? – полюбопытствовал господин Чарнецкий.

      Подарок сестры – альбом с фотографиями Варшавы – был настольной книгой Михалины, поэтому она почти не соврала:

      – Да.

      Михалине было страсть, как интересно, за каким несет в Речьпосполиту крашеную выдру, но мужчины не задали девице ни одного вопроса, как будто она принадлежала к касте неприкасаемых. Как будто достаточно быть двадцатипятилетней дивой с волосами цвета красного дерева, чтобы все вопросы отпадали сами собой. Это задело Михалину. Из – за дерганой девицы ей даже снова захотелось стать ниже ростом.

      Через пять минут были окончательно расставлены акценты: Чарнецкий не скрывал интереса к девице, которая отзывалась на имя Катя, а его стриженый коллега упорно хранил молчание и держал дистанцию.

      Михасе внезапно стало легко. Досада улеглась: разве она не сыта по горло Недобитюхом? Ну и что, что красота