…И вечно радуется ночь. Роман. Михаил Лукин

такая, как все.

      – Ольга, да поди ж ты сюда!..

      Вот как, твоё имя Ольга?! И ты знаешь, что значит оно «Святая»? Подойди ближе, дай я погляжу на тебя… Надо же – совсем недавно серое небо безжалостно душило меня, а вот теперь я восхищаюсь им в этих глазах! Какая ты маленькая и хорошенькая, как ангелочек; ох и много же сердец разобьётся, когда цветок созреет и бутон, наконец, распустится.

      Впрочем, грядущее сокрыто в тумане, так же, как и прошлое, но если прошлое можно вспомнить порой и извлечь из него какой-то урок, то будущему можно лишь довериться, не страшась, что оно унесёт тебя в открытое море, точно сильное отливное течение. Зачем тебе будущее, коли ты здесь и сейчас такая, какая есть; какой ты будешь спустя годы, да и будешь ли, – Бог его знает.

      – Не хочу думать о будущем, что бы оно ни готовило, – сказала мне и Хлоя, дочь Писателя, странно потупив взгляд и проведя по своему лицу узкой белоснежной ладошкой, будто стряхивая с себя пепел тревоживших её мыслей.

      Мне ли она сказала это? Скорее уж самой себе…

      Я смотрел тогда на Хлою с нескрываемым где-то нескромным даже, любопытством, как и теперь на маленькую Ольгу; она казалась мне сошедшей с картин старинных фламандцев, оттенявших горностаями необычайно бледный оттенок кожи изображаемых знатных дам. Но ни мехов, ни жемчугов, ни драгоценностей не было у Хлои, словно бы вовсе не испытывала в этом она никакой, присущей женщине, нужды; закрытое строгое, под горло, чёрное платье, которые носят обычно женщины, стремящиеся скрыть синяки размером приблизительно с кулак собственного мужа – вот и всё достояние! – и бледное лицо без малейших признаков румянца резко контрастировало с чёрным. Непреклонный, но чуть рассеянный, порой умоляющий, просящий о чём-то, взгляд, и я всё ломал голову над тем, о чём она изволит просить – кто знает, быть может, мне хотелось быть тем, кто выполнит всё, то она пожелает. Нет, всё же, я не так уж и стар, хоть и все переживания жизни, без сомнения, отложили свою тяжкую печать на моё чело – но оно просто излишне мрачно, вот и всё, не чернее цвета её платья. Нет, я не так стар и не так равнодушен, как кажется, и ещё мог бы рассчитывать на что-то.

      Красива ли она? О, вопрос сложен, сложен, как сама жизнь! По её лицу рассыпаны пятнышки, такие, что мы называем веснушками, лоб высокий, горбоносая – это, случается, считают теперь недостатком, – и вот эта бледность, и узкий рот, плотно сжатый, кажущийся тёмно-багровым на фоне бледности. Я далёк от слепого следования веяниям моды и вряд ли сильно очарован актрисами из кино, но внешность её довольно резка, если можно так выразиться, но в то же время притягивающая и интригующая, колдовская, заманивающая…

      О, да, она красива! Никто не посмеет мне сказать обратное!

      Так я решаю для себя и улыбаюсь этому, впервые за то время, пока я на борту.

      Рукав моего пальто трещит по швам – Ольга хочет вырваться из моих рук, но не может, она боится меня, теперь боится, это всё из-за