Три страны света. Николай Некрасов

заметил Каютин.

      Полинька подошла к Каютину.

      – Желаю вам, – сказала она нетвердым голосом, – веселой дороги и успеха во всех ваших предприятиях… чтоб вы были здоровы и веселы и не заб…

      Полинька запила остальное. Каютин жадно слушал очаровательный и грустный голос своей невесты, которого предстояло ему не слышать, может быть, многие годы. Он обвел стаканом присутствующих, прощаясь со всеми и благодаря; глаза его остановились на Полиньке.

      – Я сам себе желаю, – сказал он: – ну, да не скажу, чего я желаю…

      И, выразительно посмотрев на Полиньку, он залпом выпил стакан до капли. Чтоб скрыть свое смущение, Карл Иваныч поднял пробку с полу и старался ее вставить снова в бутылку, удивляясь, что пробка так дурна.

      – Уж смеркается, – заметила Надежда Сергеевна.

      Все затихли и глядели друг на друга; казалось, ни у кого недоставало духу сказать: пора ехать. Каютин подошел к окну, заглянул в него и, обратясь к детям, сидевшим на окне, сказал дрожащим голосом:

      – Ну, что? хотите ехать со мною, а? так собирайтесь: пора!

      – Хотим, хотим! – радостно отвечали дети и, соскочив с окна, подбежали к матери, крича:

      – Мы с дядей поедем!

      – Полноте, он пошутил, – отвечала мать и обратилась к Каютину:

      – В самом деле, не пора ли ехать?

      – Надо сперва всем сесть! – заметила Надежда Сергеевна.

      – Да, надо сесть! – повторил Каютин стараясь придать веселость своему голосу.

      Полинька ничего не говорила; бледная, как смерть, она смотрела кругом в молчаливой тоске и машинально подражала движениям других. Все уселись. Каютину было так тяжело, что он через секунду же вскочил; все, крестясь, сделали то же.

      – Ну…

      И Каютин собрался с силами, подошел к руке Надежды Сергеевны и сказал умоляющим голосом;

      – Прощайте, не оставьте Палагею Ивановну! Кирпичова успокаивала его и обещала как можно чаще навещать Полиньку.

      Каютин подошел также к руке Ольги Александровны и, прощаясь, тоже просил о Полиньке.

      – Прощай, дядя, прощай! – цепляясь за пальто Каютина, кричали дети и протягивали ему губы. И Каютин, приподняв каждого из них, крепко поцеловал детей: ему было невыносимо грустно расставаться со всем, что любила Полинька.

      – Карл Иваныч, прощайте! – сказал Каютин, голос которого все больше и больше слабел.

      Карл Иваныч стоял с узлами, которые готовился уложить в телегу.

      – Прощайте! – отвечал он и не знал, как подать руку: обе его руки были заняты.

      Каютин обнял его, крепко поцеловал и шепнул ему на ухо:

      – Ради бога, не уезжайте с этой квартиры, не оставляйте ее одну.

      – Как можно! как это можно!

      И Карл Иванович побледнел при одной мысли переехать на другую квартиру.

      Время настало проститься с Полинькой, которая с каким-то странным равнодушием глядела на прощанье; она, казалось, не верила своим глазам и ушам.

      – Палагея Ивановна, проща…

      Но у Каютина опять недостало голоса. Он нагнулся поцеловать ее руку; слезы брызнули из его глаз, и он долго, долго, не