Студенты. Инженеры. Николай Гарин-Михайловский

так как в обществе началось обратное движение – в пользу Кати, а публика достаточно пьяна, и, пожалуй, может выйти новый скандал. Ларио согласился, но с подвыпившей Шуркой не так легко оказалось справиться. Тем не менее, при добром содействии друзей и подруг, Ларио удалось наконец в четвертом часу ночи свести Шурку в уборную. Но уже в пальто, услыхав вдруг веселые звуки кадрили, Шурка пустилась в пляс и чуть не вырвалась, как была, назад в танцевальную залу. И когда и на этот раз удалось ее уговорить, она с горя успела все-таки хоть перед швейцаром проделать свое любимое па.

      На другой день, когда Ларио проснулся, Шурка уже была на ногах и в одной юбке возилась около самовара.

      – Где твой чай и сахар?

      – Где? – повторил Ларио, – в лавке… Постой, пошлю сейчас.

      Ларио вскочил, отворил дверь, просунул голову и как мог ласковее произнес:

      – Марья Ивановна!

      Что-то в конце темного коридорчика заколыхалось и медленно подплыло к полуотворенной двери. Это и была та самая Марья Ивановна, расплывшаяся, всегда добродушно-недоумевающая квартирная хозяйка.

      – А что, некого, Марья Ивановна, послать за чаем?

      – Кого же? Дашу рассчитали, а новой нет еще.

      – А… может быть, вы дадите на заварку… я вот только оденусь.

      – Хорошо.

      – И сахару немножко…

      – И булку?

      – Да, пожалуйста… Очень, очень вам благодарен.

      Ларио, дождавшись у дверей припасов, опять улегся и, вспомнив с неприятным чувством о предстоявшем визите Тюремщицы, во избежание столкновения проговорил:

      – Ну, однако, Шурка, того… пей чай и марш… мне надо заниматься.

      – Еще что выдумал? – спокойно ответила Шурка, – никуда я не пойду.

      Хотя это и очень польстило самолюбию Ларио, но тем не менее он категорично повторил свое требование. При этом он, как мог, объяснил ей, что у него репетиция, что такое репетиция и что необходимо что-нибудь знать, а он еще ничего не знает.

      Хотя Шурка поверила только последнему, но, ввиду настойчивости Ларио, который при всей своей деликатности, сам наконец встав, начал одевать ее, она уступила и начала трогательно прощаться с ним. Ларио так расчувствовался, что отдал ей весь свой капитал, – что составило всего-навсего пятьдесят пять копеек.

      Шурка сунула деньги в карман, подавив упрек, что с таким заработком не проживешь, спустила на лицо вуаль, потом опять подняла его, в последний раз поцеловала своего возлюбленного и повернулась уже к двери, собираясь отворить ее, как вдруг дверь сама отворилась, и Шурка замерла на месте. В дверях стояла унылая фигура Кати Тюремщицы.

      В мгновение ока Шурка поняла теперь и что значила эта репетиция, поняла и всю подлость Петьки и вскипела негодованием к неблагодарному, для которого она, может быть, целые десять рублей променяла на жалкие пятьдесят пять копеек.

      Ларио совершенно опешил от такой неожиданности и стоял, как пойманный вор. Шурка вскинула