Сочинения. Том 10. Александр Строганов

было делать этого.

      Однако, после случившегося, следующим же вечером, не владея собой вовсе, проваливаясь по пояс в сугробы, я добрался до ее окон.

      Она грела руки у печи, смеялась.

      В комнате были плохие люди.

      Женечки среди них не было.

      Я долго стучал в окно. Я разбил себе пальцы.

      Наконец, был замечен. Мое появление в окне вызвало оживление. Юлька сделала непристойный жест и выпила шампанского, а один из бандитов провел ребром ладони себе по горлу.

      Мне стало ясно, что они убили моего Женечку. Они отрезали ему голову. Вероятнее всего, здесь не обошлось без ревности.

      Несколько дней кряду пытался я восстановить в деталях черты милого моему сердцу собеседника, вернуть его к жизни, но возникало чернильного цвета сукно и матовые бильярдные шары на нем.

      В их расположении заложена система. Они, как и карты, могут рассказать о многом, но эта система мною еще не познана до конца. Лишь намеки.

      В их стуке я услышал ритм траурного барабана. Так я узнал, что хоронят Женечку Хрустального. Хоронят незнакомые люди. Люди из его сновидений.

      Круг замкнулся.

      Аглая стирала белье и осуждающе качала головой.

      Как Вы полагаете, Стилист, только ли в России столь зловещий смысл может быть заложен в простой игре, скажем в бильярде?

      Поклонник Вашего грустного таланта, Виталий Д.

      Письмо четвертое

      Досточтимый Стилист!

      Да возможно ли, чтобы в Вашей или моей ничтожной голове по воле Божией были рассортированы и уложены по полочкам все те беды человечества, что мы остро чувствуем и предчувствуем?

      В образах ли ближних наших, или в образах предложенных, а, стало быть, в какой-то степени отчужденных?

      Что станется с нами, если это произойдет?

      Что мы будем предпринимать, дабы облегчить эти вселенские страдания?

      И сможем ли мы жить после этого?

      Вот вопросы, которые меня занимают всецело по выписке из больницы, куда, о чем я вспоминаю с благодарностью, Вы с Вашей матушкой поместили меня несколько месяцев назад, преследуя, единственно, цель просветления моего утомленного ума.

      Теперь, как вы прозорливо замечаете, я – другой человек.

      Мелкое, ничтожное, заботы о своей персоне остались там, где я существовал прежде. Среди ненужных предметов, к которым я причисляю любое вкусное блюдо, любое мягкое место приглашение тела своего, кажущегося теперь не своим, любую фантазию свою, имевшую свойство материализоваться и заполнять пространство, как видно ныне мне, тесное и крохотное.

      Из меня будто вынули примитивный механизм, служивший лишь для удовлетворения низменных потребностей, и вложили кусочек неба с солнечными зайчиками, капельками пота ангелов и узорами кружащих птичьих перьев.

      Видите ли вы теперь ответственность мою за происходящее?

      Теперь мне понятны и Ваши терзания, заботы о чистоте своей и других.

      Боже, как же я раньше не чувствовал