Сочинения. Том 10. Александр Строганов

после всего услышанного от Вас о Виталии Фомиче, на то, что я продолжу чтение Ваших прекрасных произведений, совсем немного.

      Что-то удерживает меня!

      У меня прекрасная интуиция. В этом мы с Вами похожи. А, в остальном, полная противоположность. Например, вы – не сумасшедший, что, однако, не делает Вам чести.

      Будьте прокляты Вы с Вашим Виталием Фомичем! И надо же было написать такое?!

      Спаси Вас Бог!

      Искренне Ваш Виталий Фомич.

      Письмо третье

      Дорогой Стилист!

      Не сердитесь за столь долгое молчание мое. Мне запрещено было писать Вам все эти дни, а, коль скоро Вы – мудрейший человек, поймете, что перешагнуть через такой запрет я не мог.

      Теперь же, когда мне легче, и, так называемый Вами «приступ» позади, я вновь обращаюсь к Вам. Ибо новое мое качество, пусть тревожное в своем высшем наслаждении и молодое в своей недосказанности, тем не менее, лишено Ваших красок, а потому я бессовестным образом еще и еще раз вынужден прибегать к Вашей помощи, хотя, и наскучил Вам весьма. Говорю так, потому что знаю наверное – когда я читаю Ваше произведение, у Вас начинается недомогание.

      Я прав?

      Не списывайте его на последствия принятия спиртного.

      Когда у Вас болит голова, водка здесь не при чем, это я вспоминаю Вас.

      Перечел Papier Mache.

      Сделалось ласково на сердце.

      Смотрелся в зеркало. Не испытывал, как в прошлый раз ненависти к себе.

      А Вас я любил всегда.

      Готовьтесь к мести.

      Сумасшедшие очень мстительны.

      А вы не знали?

      Теперь подробнее о Ваших красках.

      Когда, пропутешествовав зачем-то, уже не помню, на улицу, я вновь увидел людей, а точнее, принялся изучать их фигуры, походку, поступки, я в очередной раз поразился крайней невыразительности нашей жизни. Все как бы уплощено…

      Разве так нужно говорить или обедать, или мыть руки, или красть, наконец? Ни намека на ловкость, будто бы это страшно стать ярче, красивее. Будто бы сумей ты иначе повернуть голову, тут же будешь наказан кем-то свыше. Я то сам наверняка не лучше, однако, мысли подобные приходят в мою бедную голову, а люди и не задумываются об этом.

      Мы с Вами избранные – Вы писатель, а я – Ваш читатель.

      Не смею и помышлять о более тесной связи.

      Впрочем, я жесток.

      Возвращаюсь к размышлениям.

      Людям и нельзя задумываться над этим (см. выше), ибо сумей они прийти к этому (см. выше), положение их напоминало бы состояние человека точно знающего время своей смерти, а подобное знание и вовсе парализует.

      Поверьте, не гордыня овладела мною, но искреннее сочувствие, сострадание.

      И впрямь, иногда взял бы Ваши краски, да и добавил, где румянца, где пряностей. Жаль, не владею я Вашим искусством.

      Теперь, о главном.

      Мне было подсказано самому создавать людей.

      Я проделывал подобные опыты и прежде, и многократно. Благо материалом Вы со мной щедро делились с самого детства, а теперь вот прислали журнал.

      Я