Сочинения. Том 10. Александр Строганов

очень хороший писатель!

      Вы очень и очень хороший писатель!!!

      Вы – Стилист, во что я вкладываю самую громкую из литературных похвал!

      Вам светит Нобелевская премия!

      Но…

      Но никогда больше я не смогу читать Ваших рассказов, поскольку они – яд. А я, хотя существование мое и тщедушно, за исключением тех редких эпизодов, когда мною совершаются попытки самоубийства, в основном хочу жить. Долго. Мне интересно, или совсем не интересно, что, суть, одно и то же, но с разными знаками. И то и другое – свойства живого человека. Живого. Но никак не мертвого, хоть с ног до головы вымажьте его самой белой изо всех существующих красок. Да еще и синьки добавьте!

      О, ужас!

      А я провожал с Вами зарю своей жизни!

      После того, что я прочитал в своем отражении в старом зеркале, и не делайте вид, что не имеете представления о предмете моей горькой иронии, я сжег все хранившиеся, как Вы знаете, еще с детства, бланки и документы. Оставил только необходимое. Для переписки.

      Эти Ваши реминисценции из проведенных вместе лет младенчества и полумладенчества, когда я проделывал опыты со скомканной бумагой?!

      Дядюшка. Любимый нами дядюшка. Зачем Вы отправили его в тюрьму?

      Не пожалели и отца. Вот уж, воистину, «ради красного словца…»

      Между прочим, дядюшка, Царствие ему небесное, любил Вас больше, чем меня и Вам доставались самые лучшие от него подарки.

      Впрочем, вы помните меня, и одно это уже хорошо.

      Впрочем, все сумасшедшие чем-то похожи друг на друга, и здесь Вы правы. Это несумасшедшие ни на что не похожи! Вот им и приходится страдать насморком.

      А я уже думал, что Вы совсем и не помните меня?

      А Вы помните и меня, и дядюшку, и отца.

      А я их совсем не помню.

      Я их не любил.

      Наверное.

      А Вы, как выясняется, любили и очень! Ибо больше всего укусов от нас всегда достается самым близким.

      А дядюшкин театр сгорел. И дядюшка в нем.

      А может быть, мне это и приснилось. Мне многое снится.

      А Вы, вот, не снитесь!

      Уж лучше бы Вы забыли о моем существовании!

      Хотя Ваш Виталий Фомич мне даже симпатичен, да нет, не даже, просто симпатичен. Одним словом он – из тех людей, на кого стоило бы походить, если бы мировая пропасть не росла так заразительно и притягательно, и когда бы те, кому надобно искать ориентиры, не стремились вслед за Вами заглянуть за ее край, досточтимый Стилист!

      Ах, как я люблю Вашу прозу!

      Итак, как Вы, наверное, уже догадались, я, пока прочел только Papier Mache, и на этом… я растянулся.

      А потом поднялся.

      А потом подошел к зеркалу, чего не делал тысячу лет, и долго-долго рассматривал себя.

      И увидел себя.

      Вот Вас вспомнить, покамест, не могу. Не обессудьте.

      Помню только какой-то прыщ на носу, и больше ничего. А интересно, сохранился ли он у Вас и по сей день?

      И что такое был Ваш прыщ, как не знак мне?

      Берегите