Саломея, или Приключения, почерпнутые из моря житейского. Александр Вельтман

ушло вверх.

      Еще кто-то приехал, и еще, и еще; над залой и гостиной такая топотня, что ужас.

      Степанида Ильинишна не усидела, выбежала в залу, где Памфил Федосеевич и Лукьян Анисимович стояли в недоумении.

      – Это бог знает что! – вскричала было Степанида Ильинишна, – там черти возятся!

      Вдруг кто-то подъехал, Степанида Ильинишна бросилась в гостиную, дверь отворилась.

      – А! Григорий Иванович!..

      Вслед за Григорьем Ивановичем вошла, в огромных белокурых локонах, полная томная луна, водруженная на гибкий, зыблющийся стан, в раздутом шелковом платье, на крепко накрахмаленной шумящей юбке.

      – Домна Яковлевна, – сказал Григорий Иванович, – известная по своим сочинениям…

      – Ах!.. За счастье поставляем, что вы сделали честь пожаловать; покорнейше прошу… Степанида Ильинишна!. Вот… Григорий Иванович сделал нам удовольствие…

      – Я желала познакомиться с вами… Я так много слышала… – произнесла дева-поэт, приседая перед Степанидой Ильинишной.

      – Очень приятно, очень нам приятно… Покорнейше прошу… Вы проводите также время в стихотворениях?

      – Да-с, это любимое мое занятие.

      – Это очень приятное занятие…

      – Да-с, имея способность, нельзя жертвовать ею для каких-нибудь пошлостей…

      Домна Яковлевна не успела кончить речи, как вошел Иван и дал знак барыне, что, дескать, кое-что нужно сказать.

      – Извините, – сказала Степанида Ильинишна, выходя. – Что тебе?

      – Михайло Памфилович приказал подавать чай.

      – Это что! Чай? Кому?

      – Да там много гостей у Михаила Памфиловича. – Что ж это он туда их завел? А?

      – Не могу знать-с; только там их очень много; такие все бойкие господа.

      – Скажи Мише, что здесь…

      – Кто-то приехал! – сказал Иван, побежав в переднюю. Приехали Гуровы, знакомые, а потом еще знакомые, а вслед за этими знакомыми Саломея Петровна.

      – У вас вечер литературный, Степанида Ильинишна? У вас будет известный поэт, – сказала Саломея.

      – Да-с, литературный.

      – Неужели? Ах, боже мой, мы и не знали!

      – Ах, Памфил Федосеевич! Что это значит, что вы в таком параде?

      – Да как же, нельзя иначе.

      – Так прикажете подать чай, сударыня? – повторил вопрос слуга.

      – Подождать! Здесь подадут.

      – Да барин три раза уже присылал.

      – Где же Михайло Памфилович? – спросила Саломея Петровна.

      – Позови Мишу!

      В гостиной происходило уже тара-бара. Дева-поэт смотрела на всю толпу молча, презрительно и, видя, что тут дело идет не о поэзии, подозвала Григория Ивановича и спросила его: «Это-то литераторы?»

      – Нет-с, они все наверху.

      – Что ж мы туда нейдем?

      – Как можно-с!

      – Да что ж, они придут?

      – Я полагаю-с.

      Появился Михайло Памфилович, всем раскланялся в гостиной.

      – Помилуй, что это ты загнал всех наверх? – спросила его шепотом мать.

      – Прикажите, маменька, подавать чай ко мне, – сказал он, не