Саломея, или Приключения, почерпнутые из моря житейского. Александр Вельтман

это все равно-с лучше переплести, когда поизорвутся.

      – Хорошо; или нет… Впрочем, пожалуй.

      Книгопродавец понял, с кем имел дело. Он навязал огромную кипу московского литературного хламу, подкрасил несколькими романами и повестями известных писателей, составил счет на двести пятьдесят рублей; взял деньги, низко поклонился доверчивому покупщику и сам вынес книги в коляску.

      Михайло Памфилович заехал еще во французский магазин, купил несколько изданий illustr?s с политипажами[40], и потом помчался в «Европу».

      – Здесь стоит господин К…?

      – Извольте посмотреть, на доске записано.

      – А! в третьем нумере; где третий нумер?

      – Извольте идти наверх: там покажут.

      Михайло Памфилович, входя на лестницу, снял шляпу, поправил гребеночкой волоса, отыскал сам третий номер, потому что в коридоре никого не случилось. Дверь ее заперта; вошел в переднюю – никого нет; но в комнате кто-то распевает.

      Михайло Памфилович приотворил легонько двери и вздрогнул, когда раздалось:

      – Кто там?

      Раскинувшись с ногами на диване, лежал довольно еще молодой человек, с истощенным уже лицом, с впалыми глазами, но в которых блистал огонь. Венгерка нараспашку, руки по карманам широких шаровар.

      – Извините, – проговорил Михайло Памфилович, сделав современный реверанс головой вперед и поправляя очки, – в передней никого нет… и я не мог предупредить карточкой… Узнав, что вы посетили Москву, я, как почитатель вашего таланта…

      – Покорнейше прошу! – сказал Дмитрицкий, окинув быстрым взглядом Михаила Памфиловича. – С кем имею честь говорить?

      – Я так люблю русскую литературу, – отвечал Михайло Памфилович, подавая карточку, – я наслаждался чтением ваших сочинений и не мог отказать себе в желании видеть известнейшего нашего литератора.

      «О-го! я сочинитель! прекрасно! Я думал поискать со свечой такого знакомца, а он сам явился: Михайло Памфилович Лычков», – подумал Дмитрицкий, прочитав визитную карточку.

      – Очень рад познакомиться, сказал он вслух, – вы мне делаете много чести.

      – Помилуйте, я так уважаю гениальность.

      – Вероятно, и сами сочиняете? Кажется, я что-то читал…

      – Ах, нет, я еще совсем неизвестен на этом поприще…

      – Вы постоянный московский житель?

      – Постоянный.

      «Ну, о чем же мне еще с ним говорить?» – подумал Дмитрицкий, смотря на Михаила Памфиловича, который почтительно устремил на него свои очки и ожидал нового вопроса»

      – Москва – бесподобный город!

      – Вам понравилась? Но как вы ее находите в сравнении с Петербургом?

      – О, я нахожу, что Москва гораздо обширнее… Вы имеете здесь собственный дом?

      – Как же-с, мой батюшка имеет свой собственный.

      – Чем же вас потчевать?… Эй, кто тут? Что-нибудь закусить да бутылку шампанского!.. да сыру! Ведь я сказал, чтоб кто-нибудь здесь дежурил! Представьте себе, я здесь один-одинехонек, даже человека нет со мной.

      – Вероятно, приехали в дилижансе? Человек – совершенно лишнее.

      – О,

40

Политипаж – старинное название гравюры на дереве, отпечатанной в книге.