Саломея, или Приключения, почерпнутые из моря житейского. Александр Вельтман

и девичью, где также имела кой-какие делишки.

      На другой день, только что Федор Петрович встал, денщик Иван доложил ему:

      – К вам, сударь, пришла какая-то барыня, говорит, что ей дело до вас.

      – Какая барыня?

      – В чепце.

      «Не Аграфена ли Ивановна?» – подумал Федор Петрович, – ах, господи, а я еще не одет! давай одеваться!

      Иван бросился за платьем; но дверь уже приотворилась – показался чепец.

      – Извините! – вскричал Федор Петрович, выбежав в другую комнату, – я сейчас! покорнейше прошу садиться.

      Надев наскоро все и сверх всего, Федор Петрович вышел, и ему представилась почтенная Василиса Савишна в чепце и салопе.

      – Извините, ваше высокоблагородие, – сказала она, – что я вас потревожила. Вы, я думаю, признали меня?… Вчера у Аграфены Ивановны вы изволили быть, и я приезжала к ней в гости.

      – Ах, точно так-с; покорно прошу садиться.

      – У меня до вас маленькое дельцо; только уж сделайте одолжение, между нами… Изволите ли видеть: один родственник мой, регистратор в суде, по знакомству видался часто с дочкой Аграфены Ивановны, Дарьей Петровной, и склонил ее на любовь к себе. Вот, как водится, по родственным связям, я взялась посватать, дело пошло на лад; Петр Кузьмич и Аграфена Ивановна с радостью приняли предложение, об Дарье Петровне и говорить нечего – чай вам известно: человек по сердцу, половина венца. Сладили о приданом. Уж, конечно, небольшое, да и родственник-то мой небольшой человек; например, вашему бы высокоблагородию и стыдно было взять за себя какую-нибудь секретарскую дочь в ситцевом платьишке – люди бы стали пальцем указывать; ну, а ему ничего: по Сеньке и шапка. Так вот, как я уж вам докладывала, оставалось благословить, да и к венцу. Приезжаю вчерась, смотрю, Аграфена Ивановна оглобли воротит. Что, думаю, такое значит? Что-нибудь да не даром. И точно, сама Дашенька прислала мне сказать через девку, как вы думаете, ваше высокоблагородие, что бы такое?

      – Право, не знаю, – отвечал Федор Петрович.

      – Не знаете?

      – Ей-ей, ничего не знаю!

      – Ну, слава богу, что еще недалеко ушли замыслы Аграфены Ивановны! Позвольте узнать, каким образом вы познакомились с Петром Кузьмичем?

      – Да я брал деньги в Совете.

      – Собственные?

      – Собственные.

      – Ну, так, так! Чай, большая сумма?

      – Нет, я часть только взял: тысяч двадцать пять.

      – О-го-го, да чего ему больше! Вы, чай, в первый раз в Москве?

      – В первый.

      – Ну, так! он, чай, вам и квартирку предложил подле себя; чай, так и ухаживает около вас. Знаем! так вот оно что! оно то есть ничего: вздумал выдать дочь за высокоблагородного. Лицо Федора Петровича сравнялось цветом с воротником, он откашлянул и отер градины рукой.

      – Как узнала я причину, так и бросилась к вам; перепугалась: думала, что уж Аграфена Ивановна обошла вас кругом: у-у-у, хитрая баба! да как взглянула я на вас, так и поуспокоилась: нет, этого человека не приманишь мокрой курицей; и по красоте, и по высокому званию, и по великому состоянию ему подавай белую лебедь. А Дашенька,