Саломея, или Приключения, почерпнутые из моря житейского. Александр Вельтман

кто-нибудь, может быть, несправедливый какой-нибудь донос сделал на меня…

      – Донос? Нет-с, формальное отношение, за номером.

      – Это просто несчастие… Да от кого же отношение?

      – Из суда.

      – Я, Василий Петрович, никакого преступления не сделал, Бог свидетель!

      – Нет-с, там сказано именно: Федор, Петров сын, Яликов.

      – А черт знает, верно, какой-нибудь другой есть Федор, Петров сын, Яликов.

      – А как вашего отца зовут?

      – Зовут? Петром, – отвечал Яликов боязливо.

      – Ну-с! надо знать имя и отчество.

      – Отчество?… да я родителя своего с малолетства и в глаза не видал.

      – Так вы, стало быть, отрекаетесь от своего отца? Очень хорошо, так я так полковнику и донесу.

      – Извольте донести, что я никаких сношений с ним не имел и не знаю, где он обретается; а потому по его делам суду не причастен.

      – Непричастны?

      – Непричастен.

      – Очень хорошо-с; а знаете ли вы, что он умер?

      – Умер?

      – А! что, побледнел!

      – Никак нет-с; что ж, не я в этом виноват…

      – Точно не виноват?

      – Ей-ей!

      – Ну, а он оставил духовную, которая представлена в суд; так теперь извольте с ней разделываться!

      – Да за что ж я буду разделываться, Василий Петрович? Если б я был прикосновенен к какому-нибудь делу…

      – Да по духовной он вас сделал прикосновенным.

      – Ей-богу, грех батюшке за то, что он делает сына своего несчастным!

      Федор Петрович такую сделал горестную мину, что полковой адъютант не в состоянии уже был удержаться от хохоту.

      – Смейтесь, Василий Петрович; если бы вам случилось так… посмотрел бы я!

      – Нет, брат, со мной этого не случится!

      – Бог знает!

      – Мой отец умер и ничего мне не оставил.

      – Счастье ваше!

      – Сделай одолжение, возьми это счастье в карман, а мне уступи несчастье, которое навязывает тебе на шею отец. Хочешь?

      – Говорить-то легко!

      – Клянусь, давай только доверенность, что предоставляешь мне получить по духовной все наследие и распоряжаться им как угодно.

      – Какое же наследие, Василий Петрович?

      – Какое бы ни было; не твое дело; ты оставайся служить, а я выхожу в отставку.

      – Так батюшка наследие мне оставил?

      – Это уж не твое дело, ты служи себе, а я поеду.

      – Как можно, Василий Петрович; батюшка оставил мне наследие, а вы поедете.

      – А не сам ли ты отрекся от отца?

      – Как можно отрекаться от отца; я говорил только, что не причастен ни к какому делу.

      – Ну да, да; а дело-то и состояло в наследии.

      – Нет, от наследия я не отрекался.

      – Э, брат! губа-то у тебя не дура! А знаешь ты пословицу, что такому сыну, как ты, не в помощь богатство.

      – Уж очень в помощь: не все же так жить… Я намерен жениться!

      – Женись, да женись на какой-нибудь дуре.

      – Это для чего?

      – А для того, чтоб дети были умны.

      – Это почему?

      – Ты