Блумсберийская красавица. Август Мейхью

задыхающегося крошку из объятий нежной тёщи, как пробку из закупоренной бутылки.

      В гостиной, на малиновой штофной софе, сидела прелестная Анастасия, нюхая престонские соли. Одетая в непорочное белоснежное одеяние, оживленное двумя-тремя десятками аршин ярких розовых лент, она представляла собою олицетворение доверчивой невинности. В волосах у неё была роза, усыпанная стеклянными росинками.

      Мы втолкнули Долли в гостиную и поспешно удалились, т.-е. удалился я; мистрисс де-Кад, дантист и молодой Боб только сделали вид, что уходят, а на деле вернулись снова к дверям и стали подслушивать.

      Увидав своего будущего властелина, чувствительная Анастасия упала в обморок. Этот неожиданный пассаж так поразил Долли, что он схватил престонские соля и принялся совать ей в нос флакон, отчаянно вскрикивая:

      – О, Анастасия! О, Господи! Я не виноват! Мне сказали, что вы согласны! О, великий Боже! О! Я уйду! Сейчас уйду! Где доктор? Очнитесь, я уйду!

      Он в самом деле хотел бежать, и это заставило красавицу очнуться. Она с усилием открыла глаза, бросила кругом очаровательно-дикий взгляд и спросила, что с нею и где она. Затем, она узнала Долли, сладостно ему улыбнулась и дала поцеловать руку, а через две секунды собрала достаточно силы, чтобы выразить ему свою любовь несколькими милыми словами.

      – Вы всегда будете добры ко мне, Адольфус? – пролепетало прелестное, слабое, беззащитное и невинное существо.

      – О, всегда! О, вечно! – отвечал безумный крошка.

      Боб бросился прочь от дверей и разразился хохотом в отдаленных покоях.

      – Она просит его быть в ней добрым! – говорил молодой циник, хватаясь за бока. – Бедный карапуз! Дай Бог, чтобы у него осталась цела голова на плечах!

      Глава III. Заря счастья

      Долли ждал бракосочетания с лихорадочным нетерпением и всех торопил. Безмозглый молодой человек! Это было самое золотое время; он тогда вел именно ту жизнь, какая приличествовала такому слабому, добродушному и невинному смертному. Мамаша де-Кад перед ним блогоговела, папаша де-Кад подобострастно угождал ему, Боб перестал занимать у него деньги – словом, он царствовал в Блумсбери-сквере!

      У него составилось убеждение, что величественная Анастасия, выходя за него замуж, приносит ему величайшую жертву, и он строил тысячу планов, как бы отличиться и не допустить ее до раскаяния; он думал о ней денно и нощно и шалел от избытка счастья; он каждый день таскал ей всевозможные подарки; подходя к дому, он начинал весь дрожать, как ананасное желе, а если в окне показывался божественный горбоносый серафим, если мелькал хоть локон черных как смоль роскошных волос, перевитых пунцовым бархатом, он спотыкался, глаза ему застилало туманом и он не попадал в двери, не стукнувшись обо что-нибудь лбом или затылком.

      – О, как поздно, Долли, негодник, – говорила прелестная и нежная невеста. – Я ждала вас так долго-долго! О, если бы у вас не было этих милых глаз, как бы я вас разбранила! Но эти глаза! Я против них бессильна!

      – О, Стэйси! Я опоздал,