Блумсберийская красавица. Август Мейхью

сильным здоровьем… Правда, моя милая?

      Мамаша покачала только головою и глубоко вздохнула. Адольфус был словно поражен громом.

      – Постоянное волнение истомляло ее, – продолжал отец, мрачно сдвигая брови. – Она похожа на мать: сегодня на вид крепка и здорова, а нельзя поручаться, что завтра поутру она не будет лежать на столе!

      Это неприятное замечание передернуло мистрисс де-Кад, хотя она и пользовалась превосходным здоровьем. Желая переменить предмет разговора, она поспешно сказала:

      – Как трудно было уговорить Стаси!

      – Я знал это, моя милая, – отвечал дантист. – Оставить дом, отца, мать – ведь это страшно волнует ее! Она необыкновенно чувствительная девушка, Адольфус! Добра, как ангел и любяща, как дитя!

      – Ах, помните вы ту бедную женщину? – сказала мистрисс де-Кад. – Помните?

      – A! несчастную негритянку, мой милая? Вообразите, Адольфус, вид этой отверженной так подействовал на Стаси, что она чуть не заболела; я должен был остановить ее силою, иначе она отдала бы всё, что у неё есть, этой несчастной женщине.

      Это и другие доказательства мягкости нрава мисс Анастасии глубоко трогали Долли. Он повертывался всем корпусом то к папаше, то к мамаше, смотрел на них счастливыми глазами и только произносил: о! о! о!

      Когда старый де-Кад нашел, что Долли достаточно растроган и следовательно расположен к великодушным и необдуманным поступкам, он вдруг вспомнил, что Анастасию все оставили на жертву собственным мыслям, и послал мать успокаивать неопытную красавицу.

      Робкий Долли почувствовал смущение, оставшись наедине с дантистом.

      «Что он хочет мне сказать?» – думал невинный человечек.

      – Через десять дней! – проговорил дантист. – Боже мой! Трудно все устроить в такое короткое время!

      – Неужели?

      – Очень трудно. Надо спешить.

      – Конечно, надо спешить! – с одушевлением заметил Долли.

      – Мистрисс де-Кад говорила с вами относительно приданого дочери?

      – Нет! – произнес он с изумлением, когда Долли в ответ покачал отрицательно головой. – Ах, женщины ничего не смыслят в серьёзных делах!

      Долли улыбнулся, потому что де-Кад улыбался, – из учтивости, а не от веселья.

      – Я, конечно, не считаю богатства непременным условием счастия, – продолжал дантист.

      – О, разумеется! – с жаром воскликнул Долли.

      – Это часто только лишняя обуза для любящих сердец.

      – Несомненно, – отвечал Долли.

      – Я даже в этом уверен! – сказал старый плут. – Впрочем, Адольфус, я вовсе не ханжа. Я не восстаю против пользование земными благами, против блогодетельного влияния богатства на окружающую нас среду. Это наполняет и украшает жизнь! Вы имеете намерение застраховать свою жизнь?

      – Если Анастасия этого захочет… – отвечал несколько ошеломленный крошка.

      – Это мы после обсудим вместе, – спокойно сказал дантист. – Вы, конечно, знаете, Адольфус, что моя дочь получит свою часть только после моей смерти?

      Великодушный простофиля