Предрассветная лихорадка. Петер Гардош

знаю.

      Глава третья

      В госпитале Экшё Лили разместили в палате на четверых. Был конец сентября, за окном сиротливо стояла береза, уже сбросившая листву.

      Главный врач, доктор Свенссон, начал рано лысеть. Он был в самом расцвете сил, но сквозь песочного цвета волосы уже просвечивала розовая, как попка младенца, кожа. Он был низенький, крепко сбитый. На маленьких, почти детских руках ногти были размером с черешневый лепесток.

      Освободившись от защитного фартука, он перешел в другую часть кабинета. В голом помещении рядом с махиной рентгеновского аппарата стоял только стул, на котором – бледная, перепуганная, в застиранном полосатом халате – сидела Лили.

      Свенссон присел рядом с ней на корточки и погладил ее по руке. То, что эта венгерская девушка прекрасно владела немецким, облегчало его задачу. Сейчас были очень важны нюансы.

      – Я изучил ваш последний снимок. Сегодняшний будет готов только завтра. Должен сказать, что сперва мы подозревали у вас скарлатину, но теперь это исключается.

      – Что-то хуже?

      Лили произнесла это шепотом, как будто они сидели в зрительном зале.

      – В каком-то смысле – да. Но это не инфекция. Причин для волнения нет.

      – Что у меня?

      – Зловредные почки шалят. Но я вас вылечу. Обещаю вам.

      Лили, не в силах более сдерживаться, залилась слезами. Доктор Свенссон взял ее за руку:

      – Не плачьте, девочка. Я прошу вас. Вам придется опять соблюдать постельный режим. На этот раз строгий.

      – Как долго?

      – Пока две недели. От силы три. А там видно будет.

      Доктор достал из кармана носовой платок. Лили высморкалась и размазала по лицу слезы…

      Моей фотографии у меня нет… Несколько дней назад я снова попала в больницу и сейчас лежу в Экшё.

* * *

      Танцы я ненавижу, но веселье люблю, а еще – фаршированный перец (с обильным томатным соусом, разумеется).

      О том, что отец с детства ненавидел танцы, в семье хранились легенды.

      Говорят, что однажды, когда ему было лет восемь, ему напомадили волосы, вырядили в кургузый костюмчик и потащили в знаменитый дебреценский “Золотой бык”. Из‑за каких-то проблем с рефракцией он и тогда уже был слеповат и носил уродующие лицо окуляры с толстыми линзами.

      В разгар бала мальчишку втолкнули в круг дам и барышень. Дамы бурно зааплодировали и стали подталкивать к танцу двух малышей, топтавшихся в центре круга. Девчонка, которую, по преданиям, звали Мелиндой, пришла в себя первой. Захваченная волной общего ликования, она потянула мальчишку за руку и пустилась кружиться. Но отец, поскользнувшись на свеженатертом паркете, шлепнулся на карачки и в этой позе наблюдал за Мелиндой, сорвавшей на том балу самый большой успех.

* * *

      Отец с Гарри свернули на улицу Корсбювеген и поспешили в лагерь. Дул сильный ветер, отец поднял воротник легкого пальтишка.

      Внезапно