Под тенью кипариса. Давид Мюллер

Даже в хаосе. Особенно в хаосе.

      Он подошёл к папкам, стал медленно листать одну из них. Как бы невзначай, но слишком уж тщательно. Пальцы у него дрожали чуть заметно.

      Эмир молчал. Наблюдал.

      – Ты что-то ищешь? – спросил он, без нажима.

      – Просто проверяю. Некоторые материалы… могли быть неправильно отсортированы, – ответил отец, не глядя. – Здесь много устаревших документов. Ненужных.

      Он аккуратно вернул папку на место. Постоял немного.

      – Время от времени дед откладывал кое-что без подписи. Никогда не объяснял. Я иногда думал – может, и сам не знал зачем. В этих стенах слишком много старого. И не всё из этого – история.

      Он посмотрел на Эмира – пристально. Оценивающе. Будто пытался угадать: знает ли он? Видел ли?

      Эмир только кивнул.

      – Конечно.

      – Доброй ночи.

      – Доброй.

      Отец вышел. Не оглянулся.

      Когда за ним закрылась дверь, Эмир остался стоять в той же позе. Только теперь – уже зная точно: он был не один, кто пришёл сюда за прошлым.

      Глава 4. Её звали Назлы

      Я родилась в темноте. Не как все – в доме, в крике, в руках матери. Меня принесли.

      Той ночью был ветер. Он пел в склонах, как будто задувал свечу. Я не помню этого – конечно. Но сестра Агния говорила, что дверь монастыря застучала сама, будто кто-то не постучал, а позвал.

      Меня нашли в одеяле. Тёмном, грубом, мужском. Рядом – никакой записки. Только тонкая медная иконка, что потом всегда лежала у меня под подушкой. Молча.

      Они не знали, как меня звать. И монахиня, что меня подняла, сказала:

      – Пусть будет Назлы. Потому что так смотрят те, кто уже не ждёт, но всё ещё надеется.

      С детства я была тише других.

      Не плакала громко, не просила. Просто смотрела. Мне нравилось сидеть у окна – особенно в зимнее утро, когда стекло казалось ледяной шалью, и весь мир – далеко-далеко, за ней.

      Сёстры говорили: "Ты будто слушаешь то, чего нет."

      А я слушала. Ветер. Капли. Потрескивание свечи. Я верила, что всё живое – говорит, просто не вслух.

      Моя жизнь была простая.

      Я просыпалась, шла умываться из каменного таза, надевала серое платье и молилась.

      Потом помогала – сестре Марии с библиотекой, сестре Мелания с цветами.

      Меня не заставляли. Мне нравилось. Там, среди старых книг, запаха ладана и тишины, я чувствовала, что я не случайность.

      Я училась читать по псалмам. И писать – каллиграфией, где каждая буква как молитва.

      Я любила это.

      Потому что когда ты не знаешь, откуда ты пришёл, – ты особенно хочешь понять, зачем ты остался.

      Я задавала мало вопросов.

      Но один задавала – внутри: «Почему меня оставили?»

      Иногда я думала, может, я – напоминание. Может, где-то есть человек, который просыпается ночью и чувствует пустоту – там, где должна была быть я.

      И если я буду достаточно доброй, достаточно светлой, достаточно живой, – может, мне простят то, что я появилась. Может, я заслужу быть.

      Сестра Агния