явился в женском платье, напомаженный, накрашенный, как гороховый шут! Вот что! Все они знают меня, все ненавидят, намеренно избегают общения, намеренно уязвляют холодным, жестоким равнодушием! О, зато сколько удовольствия доставил им теперь, унизив себя! – слезящимися глазами наблюдал я, исполняя роль Джульетты». К концу классического спектакля началась и моя идея: отравленная ядом Джульетта, то есть я, так и продолжила лежать на сцене, в то время как остальные действующие лица расходились за кулисы, затушивая после себя свечи канделябров. Мое бездвижное нахождение на полу вызывало у всех натуральное беспокойство, некоторые из гостей даже поднялись с мест и вылупились в лорнеты, стараясь разглядеть, жив я или нет. Когда тихо зазвучал рояль, проявляясь медленным и давящим клавишным наступлением, я принялся подниматься ломаными движениями марионетки. Чем отчетливее и быстрее звучала музыка, развиваясь надрывной, тревожной скрипкой и грубой виолончелью, тем сильнее и страстнее я скакал из стороны в сторону. Для меня тогда не существовало ничего, кроме пустоты и тишины, в которой я носился под воображаемым лучом света, снизошедшим из пустоты и мрака. То я скрывался в тени, то появлялся в свету, кружась на одной ноге. В те моменты, когда я был не слишком экспрессивен, подготовленные актеры накидывали мне на руки длинные веревки и по заранее оговоренному сценарию одергивали меня. Выступление завершалось началом: тяжело отстукивающими такт минорными аккордами рояля и постепенным затуханием оставшихся свечей. Когда я, наконец, оказался на середине сцены вместе с последним канделябром в руках, в зале не было почти ни одного источника света. Актеры подбирались ко мне и, управляя веревкой, наводили руку на огоньки, которые я, как марионетка, тушил, пока не осталась лишь одна свеча. Сорвав с себя парик Джульетты, я нарочно задрожал, принялся опасливо оглядываться по сторонам и тихо зарыдал, утирая слезы, как ребенок. Вместе с тем по сценарию моему театральщики принялись громко смеяться и тянуть веревки из стороны в сторону, как бы стараясь лишить свечи и выбить из равновесия. Скоро за спиною раздался выстрел. Пародируя раненого, я прижал ладонь к сердцу и пал. В заключение актер, облаченный в черное, подобрался ко мне и, громко усмехнувшись, затушил свечу ногою.
С концом выступления внесли огня в зал и на сцену. Актеры и я вытянулись шеренгой, ожидая аплодисментов. Какое-то время зрители выдерживали всю ту же тишину, но внезапно и почти разом прорвались, живо вскакивая с мест. Все двести человек безумно ликовали. А директору настолько понравилась идея, что он пригласил меня в свой театр корректировать постановки.
Пока приводил себя в порядок, смывал грим и переодевался, прошел час. Бывало, меня тревожили лакеи, передавая записки от отца, его приказания немедленно явиться. То, что я приготовлялся в гардеробной, для него не имело никакого значения и служило, по всей видимости, лишь отговоркой. Справедливости ради скажу, что я действительно мешкал, оттягивая время. После спектакля на меня накатила настолько сильная усталость, настолько
