Змий. Алина Кирикова

подписанный рукою Елизаветы Павловны. Записка от княгини была лаконична, без лишних слов; она приглашала меня в гости. Неожиданная благосклонность г-жи Елизаровой меня удивила, польстила самолюбию, но визит я отложил на вечер, мне предстояло разобраться в делах.

      Порисовав два часа с лишком, я уселся в библиотеке и принялся за хозяйственные и правовые книги. От одной мысли, что мне предстоит связать с этим ералашем всю оставшуюся жизнь, уже болела голова. Так что, когда подступил час отправляться в гости, я с радостью вылетел вон.

      Но произошел совсем не тот прием, на который я рассчитывал. Мне думалось, что мы с Елизаровыми подружимся, оказалось с точностью наоборот. Стоит отметить, что сперва я, княгиня и ее супруг даже слишком мило беседовали, разговоры шли о моих картинах, я был озадачен приятными расспросами и с живостью отвечал. Сергей Михайлович был любезен, добр и между делом подарил мне прозвище, назвал «голубчиком». В рабочем кабинете князь рассказал, что на досуге балуется расписыванием фарфоровых тарелочек и ваз, показал некоторые свои работы и просил у меня совета по краскам. В целом обстановка была даже подозрительно приятной и располагающей к дружескому общению. Это меня напрягало, впрочем, не зря. Когда мы с Елизаветой Павловной остались наедине, между нами вдруг возникла та тишина, что обычно предполагает следом серьезный диалог. Ни в какие разборки я вступать не желал, посему отвлекся на интерьеры гостиной, которые, к слову, полюбились моему глазу. Отметил бы не столько само убранство, сколько оттеночные решения. Оливковое золото в деталях замещалось плюсовыми шторами и креслами, перемежаясь со светлым паркетом, консолями, жардиньерками и розовыми обоями. Все создавало собою законченную картину, услаждало взор.

      – Вижу, вы впечатлены интерьерами, милый князь, – подметила княгиня. – С вашей стороны, то есть со стороны художника, заинтересованный взгляд – слишком лестный комплимент. Вот только не понимаю: Татьяна, по сравнению с mademoiselle Аранчевской, совсем некрасива и даже нелепа. Почему же вы и вдруг обратили на мою племянницу внимание?

      – Влюбился, – солгал я.

      – Впечатляет, – саркастически заметила Елизавета Павловна. – Что же вы тогда устроили в театре? По-моему, в той драме не было ни намека на влюбленность к Татьяне.

      – Кажется, я издавна слыву скандалистом. Решил не быть, так сказать, голословным. Постойте-постойте… драма действительно была? Не поверите, думал, что мне приснилось.

      – Вы актерничаете. Но что ж, не принуждать же вас к ответу. Хорошо, мне все понятно.

      – Ежели вы позвали меня только за тем, чтоб уличить во лжи, отчитать за неподобающее поведение в театре, вы могли прямо с этого и начать, а не пытаться войти в мое доверие в течение двух с половиной часов, – высказал я, поджав губы. – Вы знаете, все пытался понять, почему вы притворяетесь доброжелательной, но теперь мне все ясно. Юлили тут, понимаешь, без конца чаем поили, улыбались, могли ведь напрямую спросить все то, что вас интересовало.