Поле битвы. Владимир Геннадиевич Мишин

в комнату отдыха.

      «Ляжки у председателя толстые, как у бабы, брюки при таких формах часто менять приходится – истираются в самом неподходящем месте», – на исходе истерическом всхлипнув, рукавом сопли утерев, взглядом несчастным проводив генерала, запустил Черепан в сознание мысль мелкую, от дум тяжких на мгновение отвлекающую.

      Вернулся генерал быстро – с коньячком французским да бокалами хрустальными, для высоких гостей предназначенными. Ничего, ничего, Черепан сегодня для председателя – дороже самого дорогого гостя! Хотя капитан дежурный да майор Бабаев глаза на бокалы скосили – если не будет удачи, припомнят генералу на Лубянке это панибратство с предателем!

      Э, была не была, играть – так ва-банк! Присел председатель за стол заседательский, кивнул соратникам, те быстро наручники с Черепана сняли, усадили рядом с генералом, сами за спиной изменника встали – рьяные, готовые, если что, мигом скрутить бывшего полковника конкурирующего ведомства и мордой, мордой в дорожку ковровую, дорогую, вдавить.

      Плеснул генерал коньяк в бокалы: себе – немного, Черепану – до половины. Ничего, пусть выпьет, «Мартель» дело знает, языки ловко развязывает!

      Схватил Черепан бокал, выпил коньяк быстро, жадно, чтобы боль душевную поскорее унять, страх ледяной, смертный, пригнуть, придавить.

      Горячо стало у Черепана в груди после коньяка, приятно, боли и страха как-то поубавилось, а тут ещё генерал, руку на плечо изменника по-братски положив, стал «Мартелю» помогать, в глаза по-доброму, по-человечески заглядывать, страдания душевные голосом мягким, сердечным, заговаривать:

      – Сам понимаешь, Борис – за измену Родине приговор тебе грозит суровый. (Закивал головой Черепан, по глазу ладошкой махнул – как не знать, как не понимать!) И есть у тебя только один шанс жизнь свою сберечь – рассказать тебе надо всё, что знаешь, про явку сальянскую. Ведь в Сальяны ты ехал к агенту цэрэушному, который тебя в Иран должен был вывести? Так ведь, Боря?

      «Так, так! – ухнуло-бухнуло в сознании черепановском. – Молчать, геройствовать, жизнью своей чужие задницы прикрывать – чушь собачья! Только если буду нужен чекистам – оставят жизнь, а не нужен – шлёпнут за милую душу! Плевать на хозяев цэрэушных – себя спасать надо!»

      Упала мутная слеза черепановская в бокал хрустальный, следом туда же генерал ещё «Мартель» налил щедро (для дела не жалко!), сказал многозначительно, словно мудрый вождь, приобщённый к тайнам великим, государственным:

      – И как знать, Борис, как знать, если оценят раскаяние твоё чистосердечное там (председатель «возвёл очи», и понимай этот взгляд, в потолок упёртый, как хочешь: «там» – то ли на Лубянке, то ли на небесах…), может, доведётся тебе стать важным участником нашей игры с главным противником. («Участника» и «нашу игру» генерал – для доходчивости – выделил интонациями, подчеркнул прищуром любомудрым.) Ты же профессионал, понимаешь, о чём я? Тогда и вину перед