Стать Роуэн. Nina Brock

медленно, будто всё происходящее касалось кого-то другого. Время от времени окидывала взглядом прохожих, искала среди них знакомое лицо.

      На улице дул ветер. Мягкий, но цепкий. Пронизывающий до костей. Роуэн застегнула куртку на матери, аккуратно подогнула рукав. Улыбнулась, с усилием.

      – У нас сегодня… суббота? – спросила Грейс.

      Роуэн кивнула: – Суббота.

      – Значит, будет суп.

      – Будет, – отозвалась она, бережно подхватывая маму под локоть. – Только сначала зайдём в аптеку.

      Сказала это тем же тоном, каким в детстве говорила сама Грейс, беря маленькую Роуэн за руку у карусели: "Пойдём. Нам домой".

      Дома Грейс приготовила суп. После обеда Роуэн уговорила её выпить таблетки и включила старую запись с пластинки – ту самую, которую когда-то ради смеха сделала Зара, когда сломался телевизор. На записи их голоса звучали ярче, живее. Словно в тот момент не было ни болезни, ни усталости, ни долгов. Только смех, глупые фразы и то самое чувство, когда всё – просто хорошо.

      А потом – кухня. Тетрадь. Ноутбук. Папка с буклетами. Роуэн молча разложила всё на столе, как на вскрытии. Сиделки, графики, цены, компенсации. Без поэзии. Только факты. Она считала, складывала, перепроверяла. Результат был один.

      Если отправить Грейс хотя бы на дневное пребывание в пансионат – придётся больше работать. Намного больше. Искать место, где платят не по часам, а по остаткам сил. Где никто не спросит, как она. Где просто будут ставить задачи. И требовать.

      И даже тогда – еле-еле хватит.

      А если сиделка – придётся вычеркнуть что-то другое. Скорее всего – университет. Или хотя бы часть курсов. С объяснениями. С вечными пересдачами. С оправданиями.

      Ни один из вариантов не был щадящим. Ни один – не был лёгким. Но выбора не оставалось.

      Роуэн выдохнула. Провела ладонью по бумагам, как будто ждала от них ответа. Подумала о зачётах, о сессии, о Чемберсе. О тех, кто будет говорить: "Надо было раньше думать". И о том, что они никогда не поймут. Как когда жизнь не спрашивает, готова ли ты. Просто кидает вперёд, как камень в воду. И ты всё тонешь, и тонешь, и тонешь.

      Грейс не хотела уезжать. Решительно и упрямо, как в те редкие моменты, когда вдруг показывалась та самая стержневая часть характера. Та, которую мир почти не знал.

      – Пансионат? – она поморщилась, как от горького лекарства. – Нет, Ро. Не надо. Я лучше дома. Тут стены мои. Всё родное.

      – Мам…

      – Я буду пить всё. Все таблетки. Вовремя. Сама. Обещаю. И я больше не уйду.... Слово даю. Если я уеду… я погибну. Понимаешь? Там всё чужое.

      Роуэн молчала. Смотрела на её пальцы – тонкие, бледные. На её лицо, осунувшееся. И думала: она правда не приживётся. Как пересаженное растение.

      В тот вечер они сидели молча. Долго. Потом ели фасоль с гречкой. Потом – чай. Потом снова молчали. А когда Роуэн поднялась и прошлась по кухне кругами, всё стало ясно. Другого варианта не было.

      Сиделка.

      Следующие две недели вылетели из обычного времени. Ни университета. Ни смен. Ни дешёвого кофе в пластиковых стаканах. Только дом