Евгений Онегин. Александр Пушкин

и  страсбургский  пирог

      Шампанской  обливать  бутылкой

      И  сыпать  острые  слова,

      Когда  болела  голова;

      И  хоть  он  был  повеса  пылкий,

      Но  разлюбил  он  наконец

      И  брань[61],  и  саблю,  и  свинец.

XXXVIII

      Недуг,  которого  причину

      Давно  бы  отыскать  пора,

      Подобный  а́нглийскому  сплину,

      Короче:  русская  хандра

      Им  овладела  понемногу;

      Он  застрелиться,  слава  богу,

      Попробовать  не  захотел,

      Но  к  жизни  вовсе  охладел.

      Как  Child-Harold[62],  угрюмый,  томный

      В  гостиных  появлялся  он;

      Ни  сплетни  света,  ни  бостон[63],

      Ни  милый  взгляд,  ни  вздох  нескромный,

      Ничто  не  трогало  его,

      Не  замечал  он  ничего.

XXXIX. XL. XLI

      . . . . . . . . . . . . . . . . . .

      . . . . . . . . . . . . . . . . . .

XLII

      Причудницы  большого  света!

      Всех  прежде  вас  оставил  он;

      И  правда  то,  что  в  наши  лета

      Довольно  скучен  высший  тон[64];

      Хоть,  может  быть,  иная  дама

      Толкует  Сея  и  Бентама[65],

      Но  вообще  их  разговор

      Несносный,  хоть  невинный  вздор;

      К  тому  ж  они  так  непорочны,

      Так  величавы,  так  умны,

      Так  благочестия  полны,

      Так  осмотрительны,  так  точны,

      Так  неприступны  для  мужчин,

      Что  вид  их  уж  рождает  сплин  (7).

XLIII

      И  вы,  красотки  молодые,

      Которых  позднею  порой

      Уносят  дрожки  удалые

      По  петербургской  мостовой,

      И  вас  покинул  мой  Евгений.

      Отступник  бурных  наслаждений,

      Онегин  дома  заперся,

      Зевая,  за  перо  взялся,

      Хотел  писать  –  но  труд  упорный

      Ему  был  тошен;  ничего

      Не  вышло  из  пера  его,

      И  не  попал  он  в  цех  задорный[66]

      Людей,  о  коих  не  сужу,

      Затем,  что  к  ним  принадлежу.

XLIV

      И  снова,  преданный  безделью,

      Томясь  душевной  пустотой,

      Уселся  он  –  с  похвальной  целью

      Себе  присвоить  ум  чужой;

      Отрядом  книг  уставил  полку,

      Читал,  читал,  а  всё  без  толку:

      Там  скука,  там  обман  иль  бред;

      В  том  совести,  в  том  смысла  нет;

      На  всех  различные  вериги[67];

      И  устарела  старина,

      И  старым  бредит  новизна.

      Как  женщин,  он  оставил  книги,

      И  полку,  с  пыльной  их  семьёй,

      Задёрнул  траурной  тафтой.

XLV

      Условий  света  свергнув  бремя,

      Как  он,  отстав  от  суеты,

      С  ним  подружился  я  в  то  время.

      Мне  нравились  его  черты,

      Мечтам  невольная  преда́нность,

      Неподражательная  странность

      И  резкий,  охлаждённый  ум.

      Я 

61

Брань – война, сражение (здесь идёт речь о дуэлях).

62

Child-Harold – Чайльд-Гарольд, герой поэмы Байрона «Странствования Чайльд-Гарольда».

63

Бостон – карточная игра.

64

Высший тон – поведение, манера обращения с окружающими представителями высшего, аристократического общества.

65

Сей (правильнее – Сэ) – французский буржуазный экономист.

Бентам – юрист, английский буржуазный писатель. Оба эти писателя были очень популярны в начале XIX века.

66

Цех – в то время организация людей одной профессии. Пушкин имеет в виду «задорный цех» писателей.

67

Вериги – в буквальном смысле цепи, гири и т. п., которые добровольно надевали на себя религиозные фанатики. Пушкин называет «веригами» условности и предрассудки, которые, как цепи, сковывают искреннее, свободное проявление мыслей и чувств.