Армейские рассказы. Виктор Гурченко

очки его отправь, – зевая, подсказывает готовящийся ко сну Шабалтас, – пусть пидорасит до утра.

      – Так и сделаем, – решает Козятников, – значит Гурченко и Титорев по очереди на пне, а Бандюк на туалете, – он облегчëнно и энергично выдыхает, потом поворачивается ко мне, – давай, Гурченко, командуй отбой.

      – Рота! – ору я во всë горло, – приготовиться к отбою!

        Тут же казарма наполняется суетой, шуршанием одежды и шарканьем о пол ножками стульев. Через минуту все раздеты и стоят возле своих коек. Козятников молча кивает мне, и я кричу долгожданное и заветное «рота, отбой!» Раздаëтся короткий слаженный скрип пружин, тихое шуршание простыней, и всë замирает в немой тишине.

      – Принять удобную позу для сна, – лениво командует Пикас, и тишину надолго разбавляют поскрипывания, треск и тихое копошение в кроватях.

        Когда все, наконец, улеглись, над ротой раздаëтся внезапный возглас младшего сержанта Шабалтаса:

      – Тун-тун-тудун, – распевно восклицает сержант.

      – ЧИУАУА! – хором отвечает правая половина роты.

      – Тун-тун-тудун, – повторяет Шабалтас.

      – ЧИУАУА! – подхватывает левая половина.

      – Тун-тун-тудун, – продолжает сержант.

      – О-О-О, ЧИУАУА! – заканчивает единым хором вся рота.

      – Самцы! – одобрительно оценивает подчинённых сержант, – спите, рапаны, скоро подъём!

        Снова на некоторое время воцаряется тишина, и постепенно казарма наполняется мерным сопением, когда опять раздаëтся голос Шабалтаса:

      – Первый взвод, муха под ротой!

      – А-А-А-М! – звучит из дальнего угла большого учебного расположения.

      – Третий взвод, муха под ротой! – снова раздаëтся через минуту.

      – А-А-А-М! – звучит уже поближе.

      – Шабалтас, ты заебал! Дай поспать! – недовольно ворчит сержант Пикас.

      – Жопе слово не давали, – сквозь смех отвечает Шабалтас.

      – Кто-то сейчас допиздится! – возмущается Пикас, вскакивая с койки.

      – Э-э-э! Успокоились там! – кричит Козятников с поста дежурного.

      – Да забейтесь вы уже все! – жалобно стонет сержант Граховский, – дайте поспать!

        Вскоре возмущения утихают и в сержантском отделении, наконец, засыпают.

        На улице уже ночь, и через открытые окна в казарму медленно заползает вечерняя прохлада. Словно холодная прозрачная медуза она просовывает свои щупальца между койками, проводит скользкими статоцистами по горячим телам, заставляет их на ощупь искать простыни и натягивать на себя. Какие сны она приносит спящим? Мы не знаем, мы дежурим. Но и нам становится чуть легче. Вспоминаю речку, брызнувший от меня под водой косяк мелких рыбëшек, отчаянную бомбочку Бамбавэячуны. Эх, вот бы сейчас туда…

        Бандюка спать отправляем первым. Я стою на посту. Козятников подходит ко мне и протягивает одно ухо от наушников.

      – На, Гурченко, послушай, классная песня.

        Вставляю