Жнивьё. Мэд Эссенс

навестить родителей. Они всё также отрицали любые проблемы, которые могут возникнуть, если вдруг заражение перекинется и на их город. Считали меня «заучкой, который сыплет умными словами, в которых и правды-то нет», уходили от разговора, меняли тему так часто, что мне становилось очень некомфортно и я уходил от них спустя несколько часов. На последнем курсе, когда многие из ранее амбициозных и таких же упрямых людей, как я, в страхе покидали город, боясь оказаться «очередным уродом без глаз», каких иногда привозили на вскрытие из леса, я поддался уговорам родителей, что настойчиво просили «бросить гиблое дело» в начале учебного года, и подумывал вернуться в Лодермейн сразу после того, как получил диплом после ускоренной программы обучения, как раз основанной на нескольких годах курсов и нескольких годах плотного обучения в самом Институте. Побыв в городе пару месяцев, подрабатывая в том же Институте, желание уехать нарастало всё больше. Начали ходить слухи, что к «кольцу» города стали наведываться жители ближайших городов и они отнюдь не помощи просили. Озлобленные, агрессивные, уродливые. Поговаривали, что эти заражённые спорыньёй люди стали нападать и на «бригаду».

      Я стал искать способ незаметно покинуть город и даже подыскал человека, который поможет мне это сделать за определённую плату. Но оказалось, что возвращаться мне некуда и там меня уже никто не ждёт. Залитый тенью город был усеян «пшеничными деревьями», на которых даже издали можно было разглядеть шишки из чёрного грибка. Приняв отчаянную попытку доехать до дома родителей, водитель ещё на подъезде к городу отказался ехать дальше, высадив меня в километре от первых домов, на более-менее чистом участке дороги. Я не стал с ним спорить, просто попросил его приехать на эту же точку вечером, чтобы увезти меня как можно дальше отсюда – страх, что в какой-то момент и сам Мейсон-сити окажется поражён спорыньёй, одолевал меня с каждой секундой пребывания в Лодермейне всё больше. Пустынные, заваленные изуродованными трупами улицы стопорили меня чуть ли не каждую минуту. Мысль о том, что я иду на собственную гибель, просто разрывала сознание и вышибала слёзы из глаз. Но стиснув зубы и натянув защитный респиратор поплотнее, я делал ещё один шаг. Сумрачный город, в который почти не попадал солнечный свет, был невероятно тих и будто скован деревьями. На растрескавшейся дороге, где корни пшеницы выкорчёвывали куски асфальта, тут и там лежали окоченевшие, покрытые пылью и тёмной плёнкой липких спор тела людей, навсегда застывшие в неестественных позах из-за судорог. Лежало битое стекло, повисшие на петлях выломанные двери домов словно пасти убитых животных пускали кровь из выброшенных на улицу вещей и мебели. Полнейшая разруха вокруг угнетала и видом своим вбивала клинья сомнений – не могло ни одной живое существо пережить подобное. Но вера, что ещё не всё потеряно, помогала мне справиться и пересилить эту дрожь в ногах и приступы тошноты.

      Кое-как добравшись на нужную улицу, последняя надежда