Я_существо. Маргарита Баренцева

и осуждающим взглядом принялся пилить своего друга-астматика, собиравшегося начать акт самоуничтожения. Я выдержал его строгий взгляд и закурил. Алкоголь начал свою работу интенсивнее, с каждой затяжкой проделывая жестокие истязания над сосудами. Сухая, ещё не зажившая трещина на губе снова лопнула, и на белом фильтре показалась кровь. Друг взял салфетку и поднёс её к моему рту. Вытер красные капли. Мы стояли посреди кухни с сигаретами в руках и молча смотрели друг на друга.

      Я нарушил неловкое молчание:

      – После операции и химиотерапии это уже никогда не прекращалось. Эти трещины на губах… Они напоминание о тех кошмарных трёх месяцах в Израиле. Не заживают и не проходят. Появляются снова и снова. Сейчас ещё ничего, но иногда бывает похуже, и это чертовски неприятно. Я даже улыбаться не могу.

      – Я помню. Эта зараза тебя сильно подкосила. Но сейчас ты выглядишь лучше, чем тогда.

      Артур взглянул на окровавленную салфетку. Свернул её в трубочку и приложил к носу.

      – Твоя кровь даже пахнет теперь по-другому. Пахнет сырой осенью. Я себе на память оставлю. Ты рассказываешь, как пахнут твои девчонки, а я – про твой запах. Мне дорог твой запах. Мне дорог ты. Мне больно. Потому что я переживу тебя, мы оба это знаем. И жить потом, без тебя, мне будет совсем не так, как сейчас. Ещё и видимся теперь редко. Ты совсем запечатался тут, в своём склепе.

      Ещё глоток.

      Мы с Артуром настолько противоположны, насколько это вообще было возможно. На моём лице растительность практически отсутствовала. Артур же был неприлично щетинистым, из той породы рыжих, которые скорее почти жёлтые. С голубыми глазами, обрамлёнными бесцветными редкими ресницами. И лицо, и руки усыпаны мелкими рыжими веснушками, и всё его тучное, но вместе с тем крепко сбитое тело было в этой золотистой пигментной россыпи. Мы, как солнце и луна, были непохожи друг на друга.

      Я стоял напротив него: мертвенно-бледный, с водянистого цвета серо-голубыми глазами, густыми чёрно-каштановыми волосами, непослушными вьющимися прядями обрамляющими лицо с острыми скулами. Астеничный. Тонкий. Длинноногий. С узкими бёдрами и широкоплечий. И он бы мог сломать меня пополам одной левой.

      В четырнадцать, назло отцу, я записался в театральный кружок при школе, лишь бы не приходить домой вовремя и не ужинать в этом чёртовом ледяном пространстве, слушая лишь стук вилок и шуршание вечерних газет.

      Арти был звездой там, в том театральном классе для деток, чьё поведение выбивалось за рамки школьной морали. И они могли «спускать» свой максимализм и излишки энергии в постановках. Местечковый театральный Мессия расхаживал среди девчонок и читал им проповеди. Его обожали. Его боготворили. Он отсыпал им комплиментов так много, что поток его свиданий, несмотря на грубую внешность, никогда не прекращался. Появившийся «новенький» конкурент – слишком борзый, субтильный, – оказалось, ни во что не ставит его незыблемый авторитет. Пропускает мимо ушей