Я_существо. Маргарита Баренцева

червь, подрабатывай, где только можешь, чтобы иметь возможность покупать хотя бы еду и одежду.

      Я переезжал с места на место, чтобы избавить себя от «удовольствия» быть преследуемым этой корреспонденцией. Но всякий раз отец находил мой новый адрес при помощи своих многочисленных связей и продолжал слать письма. О, сколько поначалу обвинений было в них. Сколько ярости. Сколько разочарования. Он столько для меня сделал. Он взял на себя моё воспитание. Не отправил в детдом. А я!.. Я не оправдал его надежд, не стал экономистом, не стал финансистом и не метил в политики. Я был пустой тратой его времени и ресурсов, был его разочарованием с того момента, как он узнал о беременности моей матери – бешеной дикарки. Однако его гнев с каждым письмом стихал. Чего не скажешь обо мне. Мой собственный гнев, напротив, затаился и ждал. Я ждал, когда природа его болезни сделает то, что мне было так необходимо: она освободит меня от него. Я стану свободен от многих лет дрессировки и кошмара, в котором мой отец не разговаривает со мной месяцами, лишь изредка отдавая распоряжения, как следует вести себя за столом. Как нужно наклонять голову, когда он входит в комнату. Каким тоном говорить «доброе утро» и «добрый вечер», сколько немецких слов мне следует выучить за неделю, какие оценки приносить из школы и в какой руке держать столовые приборы.

      Позже – за неправильно выбранную девушку – он изобьёт меня на глазах у своих друзей. А за желание заполучить кусок бумажки с адресом моей матери он пожелает мне сдохнуть в каком-нибудь из сортиров Будапешта, пока я буду продираться к коленям Виктории за вожделенной материнской лаской сквозь терновые кусты её высокомерия…

      Чтобы не получать отцовские письма, причинявшие мне нестерпимую боль, я убегал как можно дальше. Из переписки с Викторией мне удалось выяснить, что в большом сибирском мегаполисе, за тысячи километров от дома отца, живёт одинокая старуха – одна из её многочисленных родственниц. Не то чтобы встреча с ней мне как-то грела душу, – напротив, я оттягивал этот момент до последнего, но возможность спрятаться там, где никто и искать не вздумает, вселяла уверенность в завтрашнем дне. «Даже если его люди найдут меня там, то вряд ли он лично решится заявиться на порог», – думал я.

      С горем пополам я перевёлся в университет в Новосибирске и смог перебиваться между небольшими стипендиями и деньгами от подработки в тату-салоне. Университет предоставил место в общежитии. Однако в шумной комнате на четверых было невозможно ни учиться, ни читать, поэтому всё чаще я стал ночевать прямо на работе – на грязном продавленном диване в подвале небольшого здания, где располагался тату-салон. Там я работал и оставался на ночь, если не мог найти более укромного места.

      Я балансировал на краю нищеты, но попросить отца о деньгах не смел, хотя и часто представлял себе, как он лежит в том старинном доме в пригороде: посреди комнаты стоит огромная кровать, к нему приходит врач и вкалывает ему капельницы. Каждый день