Нестрашный суд. Владимир Юрьевич Василенко

себя вместо книг рожденных поэтами или учеными, занять предназначенную им квартиру, кабинет, лабораторию, украсть рожденную для другого жену и лишить одаренную личность потомства. И все же есть нечто, чего нельзя отнять. Есть место, бездарности не по зубам. Не дом и не кабинет. Это место – весь мир.

      – У тебя отняли дом с кабинетом?..

      – И поэтому я придумал над-полярный мир в одном на двоих воображении?.. У меня никто ничего не отнимал. Дом? Ты – мой дом. Кабинет? Это смешно. И главное: я ничего не придумал. Никакого нового мира. Мир один. Мы с тобой сейчас в новом измерении, но того же самого мира. Стол. Окно. Дождь. Эти вот листки на столе. И мы. Не замечающие, что мыслим вслух. Не замечающие… Не заметить… Разницу между собой говорящим и слушающим. Между собой и якобы не-собой. Это всегда так.

      – Как?

      – Подъезжая к ментовке, не представляешь, что через полчаса мечта станет явью: мечта всей твоей жизни… Прожив на свете пару-тройку лет, не знаешь, что через минуту бесповоротно осознаешь себя в этом мире… А на седьмом-восьмом году жизни понятия не имеешь, что через мгновение бессмертие навсегда уничтожится ужасным сообщением о смертности родителей и тебя самого… И наоборот: ожидание чудесной метаморфозы – от потери невинности, установленного тобой рекорда или свалившегося на тебя с неба богатства – никогда не оправдывается.

      – Особенно: от свалившегося богатства.

      – Чёрт у Бога. Украл. А мы передали… «Все, что я себе навоображал», – единственная реальность. Единственное реально существующее. Без которого меня… нас с тобой… нет. Полчаса назад еще можно было сомневаться. Но теперь…

      – Полагаешь: мы все равно все скажем? Вслух?

      – Ты можешь не ду́мать? Ни о чем?

      – Я могу думать о чем-то определенном.

      – Какое-то время. Какое-то время чёрт еще будет подпрыгивать. Мы – в самолете, он – снаружи, подпрыгивает к иллюминатору. Как в голливудском фильме, не помню, в каком…

      Оба одновременно засмотрелись на сиявшее за окном небо.

      – А там, внизу, дождь…

      – А там, внизу, дождь, – вслед за ним повторила она.

      – Что такого… – перевёл он взгляд с сиявшего неба на нее… – в том, чего я не должен узнать? Тщательно скрываемое от меня – что в нем, в скрываемом, позорного… недостойного нас с тобой… чего-то, что никоим образом невозможно озвучить, поделиться…

      – Ты правда не понимаешь?

      – Ты же сама рассказывала, насколько девочкой была не подготовлена к… пробуждению в тебе природы. Потому что мама обходила стороной эту тему. И это сейчас, сегодня! Что говорить о временах оных!

      – Еще о каком… о каком еще пробуждении… я обязана перед тобой отчитаться?.. Знаешь, куда все это ведет?.. К устранению разницы между любовью и этим… – она поморщилась… – «Секс снимает чувство неловкости, любовь его порождает».

      – Знаю, знаю: Вуди Аллен. Читал. Мне другое там приглянулось. Как же это… Ага! «Самые прекрасные в мире слова – это доброкачественная