Нестрашный суд. Владимир Юрьевич Василенко

какое-то время, Марат составил вместе разорванные куски своих свидетельских показаний и, вздохнув, взял со стола ручку.

      – «Вот! Вот! И вот!..» – это на восемь частей… – вновь зазвучал в кабинете женский голос… – А частей – четыре. Последнее «вот» – только вслух, а не на деле: четыре, оставшиеся неразорванными, части. Довольно легко сложить вместе. Практически, как со мной, с женой и с… отцом Дарьи Денисовны: сложишь – все четверо снова вместе. Со всеми – сразу. С ней – из-за внешности. «Внешние данные…» Со мной… со мной – известно из-за чего… Беда не в этом. Я понимаю: по-другому не будет… не было бы… Беда в другом: что́ если того, чем он живет в этих своих мечтах, в этом одном на двоих воображении, – нет, не существует. И остается только это – разорванные и составленные вместе части якобы целого. Не в том, что разорваны и составлены, – в том, что якобы целое. Беда. В том, что только это целое и есть, только оно и существует. И больше ничего. Не моя беда – его. Его мост. Его перила. Помешательство – всего лишь то, за чем он прячет свой страх – страх безосновательности мечты…

      – Не верит… – на полуслове прервал он ее монолог (так же, как прежде, уставившись в бланк)… – Уступает нашему одному на двоих воображению только ради меня. Зачем я ей? Зачем ей эта уступка? И не ближе ли она к этой самой моей мечте, чем я сам? Не к мечте-фантазии – к мечте-откровению. Что́ если человек – только то, что в Евангелиях, только таким и замыслен? Музыка, текст. Она – мелодия, я – слова. И каждое исполнение – сочинение к следующему. Но не связанное с музыкой и словами – не достигается… Музыка и язык. Вот и все откровение. И оно – ее мечта, не моя. Тогда меня вообще нет… Я думаю: я и здесь, и там. Во времени и больше чем. Но если нет больше чем – я не могу разорваться, что и означает: меня нет нигде. Ни там, ни здесь. Нет ни Создателей, ни их среды. Я стремлюсь в несуществующее. И при этом не живу в том, что существует. Меня нет… Даже стоящего там, за перилами, в кроссовках, на четверть выступающих над пустотой… Меня. Нет. Что такое эта моя идея? Этот выход вдвоем в над-полярный мир? Копни любую идею – под ней оскорбленное чувство. Гитлер. Ленин. Сталин… Партию, которую хотел основать Дэн, он называл «Партия здравого смысла». Как же еще ей называться? Оскорбленное чувство ищет защиты у смысла. Непременно у смысла… Откуда оно, это самое чувство, оскорбленное? Из зеркала. «Идея все исправит». Что именно? Что исправит? Как-то раз с интервалом в полчаса дважды заглянул в кабинет к Дэну, приоткрыв дверь тихонько… он не слышал… так и не оторвался от зеркальца… Нет. У меня к нему нет претензий. Ничего он мне не должен. Ничего не отнял. Они. Ничего не должны. Пара любителей зеркальца получает любимую игрушку в лице партнера. Красавица и… Бездарность…

      – …Вот, значит, как… Стало быть, мое лицо – всего лишь внешняя оболочка, сквозь которую можно… проникать в над-полярный мир. Внешняя оболочка. Мало значащая для него, в отличие от того, куда он проникает (считается: на пару со мной). В принципе… по крайней мере, до известной степени… ему все равно, что это за оболочка – мое лицо и тело. Все эти подробности: я.

      – …бездарность заключается, главным образом,