Кольцо. Анна Лист

Смотри, ты разрываешь наш контракт так вдруг, это же штраф…

      Рахель пустилась в тщательные доказательства, скрупулёзные подсчёты, и выходило, что никаких денег они Рене не должны, наоборот, следовало бы взять с Рени десять песо за сломанную старую ротанговую ракетку для выбивания ковров, но уж ладно. Нет-нет, хоть ты и согласна, но возвращать стоимость не надо, пани Рахель прощает нанесённый убыток.

      – А-ах… – вдруг вспомнила Рахель, – а как же теперь с рыбой-фиш? Йося без ума от твоей фиш! Так может сделать только еврейка. Прямо что-то мистическое. Реня, признавайся, в тебе есть еврейская кровь?

      Реня чуть улыбнулась и покачала головой:

      – Нет, пани Рахель, я такого не ведаю. Отец был белорус, мама полька. Меня научили… У нас рядом Друйск, это еврейское местечко. Там есть едальня, хозяйка Фира дуже смачно готовит… Не стоит беспокоиться, я же показывала Кармен, она сделает не хуже.

      – Ну нет, что там Кармен… – опечалилась Рахель, – то, да не то. Что-то она такое туда подпихивает, какие-то их местные приправы… брр. А у тебя, с яичком, получалось всегда образцово, ничего лишнего… Вот это жаль, жаль! – она причмокнула, ровно как и её муж.

      15. Стась. 1933 г.

      Стась пришёл уставший и явно расстроенный. Реня выглянула из кухни, внимательно вгляделась в брата. Резкие складки от мягкого славянского носа бросались в глаза, перебивая впечатление забавного и такого милого сестре рта с широкой верхней губой и поднятыми уголками, а оттого словно всегда готового смущённо заулыбаться. Но не сейчас. Хмуро вынул из кармана пиджака газету, шмякнул на комод.

      – Стасю, что ты?

      Он махнул рукой, промолчал. Снял кепку, поворошил, глянув в зеркало, мягкие негустые волосы; пройдя в кухню, ухватил со сковородки блин. Реня не воспротивилась, ожидая терпеливо объяснений. Покосилась на газету.

      – Что пишут? Опять что нехорошее?

      – А… – Стась снова махнул рукой. – Я уж и не понимаю ничего. Это у Богдана спрашивать надо, он у нас политику следит, всё пугает: фашисты, Европа скурвилась, заговоры-сговоры-перевороты там-сям, везде… Слушать тяжко. Думал перебить, поднять настроение, сходил до нашего клуба – поспрашивать, можно ли с аккордеона переучиться на бандонеон.

      – Как, говоришь?

      – Бандонеон. Ну это здешний такой, маленький… вроде гармошки. Не видела у местных? Нет? Ну как… Любое танго под него идёт. Уж так мне хотелось бы! Такой он небольшэ́нький, лёгкий… Петрок мне показывать стал, он у Альберто много перенял уже. Я попробовал… И час, и два! Умаялся, да всё без толку. Ну никак не думал, что так сложно. Всё по-другому! Вот смотри…

      Он пошёл к себе в комнату, вынес свой ненаглядный сверкающий аккордеон, обрамлённый справа мощной челюстью клавишных зубьев, – слишком громоздкий для его невысокого худенького тела, словно подавляющий своего владельца. Выходило, Стась при нём, а не он при Стасе. Стал объяснять про лады, гармонию, конструкцию… Аккордеон говорил с ним в очередь короткими фразами. Реня слушала сочувственно, кивала, ничего