Старый молот. Арсений Станиславович Булгаков

засыпал под стук колес, снова просыпаясь, жадно хватая воздух и снова глядя в окно. Он пытался вспомнить лица отца и матери: раньше это удавалось быстрее и легче, но теперь неприятная дрожь охватывала его, и с каждым разом приступы горечи и ностальгии добавляли новые секунды, а образы становились все более размытыми. В его сознании, словно в пазле, всплывали отдельные части лиц: то подбородок, уши, то глаза или губы, а потом уже достраивалась остальная картинка.

      «Туту-х, туту-х» – выбивал поезд, словно метроном или медитативная молитва старого усидчивого монаха, помешанного на поездах. Свежий лесной и ночной запах приятно разливался по купе, в нем ощущалась какая-то гарь и оттенки смолы сосен, а также огромное количество свежего, приятно-ледяного кислорода. «Тутух-Тутух».

      Сознание его безвременно уплывало и пряталось в тени, отбрасываемой сном. «В жизни бывает много дорог, но только одно начало и один конец» – не весело пронеслось у него в голове. «Тутух-Тутух».

      Он снова просыпался и совершенно терялся во времени, а реалистичные сны путали его еще больше. За окном ему мерещился то снег, «Тутух-Тутух», то листопад, «Тутух-Тутух», то жаркое лето, «Тутух-Тутух», то расцветающие поляны гречишника и сирени. «Тутух-Тутух».

      Брутто то казалось, что он едет несколько дней, «Тутух-Тутух», то словно вообще не прошло ни секунды – все это казалось набором картин, которые проносились со сверхзвуковой скоростью перед его глазами, так быстро, что они словно вообще не двигались. «Тутух-Тутух». «Тутух-Тутух». «Тутух-Тутух»

      Брутто почувствовал, как кто-то положил руку ему на плечо. Он одернулся и на секунду впал в ступор; на мгновение ему показалось, что это был его отец. Очнувшись от сна, он разглядел недовольного кондуктора, который требовательно протянул ладонь и попросил у Брута билет. В это время он чуть не пропустил свою остановку. Это была предпоследняя, а мальчик, единственный в вагоне, видимо, ехал на конечную. Брутто огляделся на него; тот всю дорогу смотрел в окно.

      Свежий лесной воздух приятно ударил ему в нос, словно хлорка в затхлом помещении. Брутто выдохнул и огляделся.

      Рядом с пироном под старой полуразрушенной башней, водрузившись на стареньком выжелтившем жигуленке, сидел его друг и пара рабочих с ним. Они пили пенное пиво, гогоча на весь лесной массив и стуча бутылками после каждого залпа. Пена струилась по бутылкам и мерно капала на древнюю морщинистую землю, восполняя утраченное временем. Солнце постепенно выходило в зенит и приятно грело лица веселых и беззаботных людей. Их речи переливались в мелодии и раздавались смехом. А из машины разносилась музыка, сотрясая ветки ближайших деревьев.

      Приметив Брутто, они тут же начали кричать и махать ему, затягивая его в свою атмосферу, словно рыбу удочкой. Городская удрученность постепенно с каждым шагом уходила из Брутто, словно трупный яд, а в образовавшиеся пазухи поступала свежая и чистая