Старый молот. Арсений Станиславович Булгаков

причудливо вычурном, как и всё вокруг, украшенном псевдозолотыми головами то ли львов, то ли драконов. По одному на каждый подлокотник, по одному на каждую из четырёх ножек, и ещё один над её головой. В руках у неё был пластиковый жёлтый стакан.

      – Привет, красавчик! Погожий денёк, – улыбнулась она своими гнилыми зубами.

      Брутто схватил её за запястье и со злостью выдернул, заставив силой встать, жадно кидая взгляд на её грудь, но больше смотря с ненавистью в её глаза.

      – Ты сейчас идёшь к своему мужу и говоришь, чтобы он вынес деньги. Мы доделываем башню и уезжаем. Если он не выйдет через 5 минут, то скажи ему, что я лично сожгу его дом вместе с тобой и с ним заживо. Поняла?

      Он ещё сильнее сжал её руку. Гнев и ярость охватили его, и он сам чувствовал себя словно пламя. На её руке остался след, словно ожог.

      – Да, – кратко и безмолвно произнесла она. Но совсем без страха: она спокойно отошла от него в сторону дома, а Брутто увидел на её голых бедрах синяки. Он чувствовал, как теряет контроль, что-то прищёлкнуло в нём. Он никогда не был сильно смелым или шибко дерзким, но сейчас он чувствовал, что да, он сделает это и многое другое. Он ещё раз ощутил это чувство: ему нечего терять, у него никого нет, он один в заброшенной глуши, которой и на картах нет. Что ему? Если он погибнет, его посадят или ещё что-то, никто не будет горевать о нём или вспоминать. От этой мысли ему стало легче дышать.

      Жена забежала в дом, было слышно, как Гуруспийский возмущённо вскрикнул. Потом он выглянул в окно, а на него сквозь мутное стекло, смотрел тяжёлый и холодный взгляд Брутто, подсвеченный тлением сигареты. Гуруспийский спокойно вышел с деньгами и молча с опущенными глазами передал их Брутто. Ошарашенные ребята молча уставились на эту драматическую сцену. Брутто, получив деньги, медленными шагами с высоко поднятой головой вернулся к своим, усмехаясь уголками губ и размахивая наличностью.