Радиация сердца. Евгений Рудаков-Рудак

ну, внучок мой, Ванечка! Он у нас… Ой, он тоже Иван Филиппович!

      – Глупости это всё, сеструха. Ванюшка дитё, можно сказать не разумное ещё, что он сможет, сама подумай. А я так разумею, придет срок, тятя призовет тебя и всё дальше откроет. Что-то такое в могиле, что не копать надо, а через крест. Жди, позовёт или сама поймёшь, когда пора.

      – Когда позовет! На тот свет? Как бы поздно не было, Вася.

      – Позовет, когда надо будет. Всё равно нам с тобой большего знать не положено. Я даже не знаю сам, где искать это наше добро, что главное, а что не главное. Так что, Марфа, родная моя, кровинушка ты ромашкинская, что велено – я передал тебе, владей и жди, а мне, бобылю бездетному, теперь и помирать не так страшно будет на войне. Прощай, сестрёнка моя родненькая.

      – О..ой, да что же это. о! – завыла Марфа.

      И ушел Василий на проклятую войну, сгинул так, что и следа на земле не осталось от него. Одна только тайна отцовская, что ни увидеть, ни в руках подержать.

      …Никогда Марфа не роптала и никому особо не жаловалась, как и учил отец: ни когда вся семья после его странной гибели бежала со своей земли, ни когда в 33-ем году, опьяненные злобой еретики убили её первого мужа, когда он попытался защитить храм и священника, ни когда уже второго мужа, Михаила, объявили за его же пролитую кровь предателем и врагом народа, а её детей мобилизовали на военный завод. А им бы ещё расти да учиться, тепло от родной земли получать.

      На всё воля божья, всякому воздастся по делам, верила она и радовалась, что с ней остался Ваня и хоть совсем больной, но живой муж Михаил. И не думала больше – вспашет ли кто землю и бросит ли кто семя внеё, а после соберёт урожай.

      Она изо всех сил принялась работать в кошаре с надеждой, что поднимет Ваню и выходит Михаила, а еще хорошо понимала, что зоотехник Федор, сволочь и кобеляка, но надо как-то и с ним сработаться. Хватит с неё судьбы Марии Шиловой.

      Марфа спала отдельно от Михаила, поскольку он сильно кашлял по ночам, часто вставал, закуривал и только после этого мог ещё часа два три поспать. Измотанная от хлопот в кошаре и дома в огороде, она засыпала под его кашель и вскакивала, если вдруг становилось тихо. Прислушивалась, дышит, или… не дай бог! Какой ни какой, а мужское слово в хозяйстве много значит.

      Совершенно неожиданно зоотехник стал мягко стелить. Она насторожилась и работала так, чтобы не в чем было не то что упрекнуть, но даже и замечание какое-то сделать. Первые дни он заходил один или два раза, показывал полное удовлетворение, давал какие-то советы и убеждал, то ли её, то ли себя, что она уж точно лучше Маруськи справляется с овцами. Как-то к обеду зашел весёлый, под хмельком, и даже чуть не сел на овцу на сносях. Марфа его перехватила.

      – Ты что это, Федор, ты уж поаккуратнее. И усадила его на стог соломы.

      – Ну, Марфа, вижу, ты тут полный командир. Тебя даже бараны слушаются, да? – он хлопнул себя по лбу и весело захохотал. – Означает это, что мы с тобой вась-вась?

      – Ты о чем? – она насторожилась.

      – Ни о чем. Я к тому, что работаем без проблем