Радиация сердца. Евгений Рудаков-Рудак

всё, о чём мы только что говорили, это между нами, коммунистами. Вам я доверяю, пока доверяю. Да-да. Считайте это военной тайной, оперативной работой и кроме шуток. Встречаемся завтра здесь, в восемь утра. Прошу не опаздывать.

      Майор взял вещмешок и вышел. На улице было слякотно, он, похоже, поскользнулся на раздолбанном крыльце и чертыхнулся. Председатель с зоотехником подбежали к окну, но стекла были такие грязные, что едва пропускали дневной свет.

      – Да, разведовать он пошёл, какие мы с тобой, Фёдор, сволота или нет. Оперативная работа и военная тайна у него, а у нас что, хрен собачий, да? Сходи быстренько и пару тройку пацанов с улицы пришли ко мне, вроде твоего Сашки.

      – Не понял, Петрович.

      – Чего понимать. Он разведовать нас пошел, а мы своих разведчиков по его следу запустим. Пусть бегают за ним, не на виду, и мне лично докладывают: где он, куда заглядывал, с кем говорил.

      – Понял. Ну, Петрович! Здорово придумал! Я сам пацанам всё объясню. Сиди тут и жди донесения нашей контрразведки.

      Майор не долго ходил по деревенским улицам и общался с населением, уже через полчаса разведка доложила: – Майор пошел по направлению к кошаре!

      Зоотехник занервничал, и «захромал» что было сил, тоже в сторону кошары, размышляя: «Вдруг там, Марфа, рот раззявила не по ветру или, не дай бог, что-то свольничала. Может получиться, что не только её, а больше свою задницу спасать придется. Чего у бабы на уме… угадай».

      Пригибаясь, Федор подошел к кошаре с тылу и стал медленно обходить, глядя под ноги, и у каждой щели прислушиваться. Но… блеяли овцы и ни звука больше. Так он дошел до двери, даже удалось на палец приоткрыть, не скрипнув. Хоть овцы бе-мекали, в дело и без дела, до звона в ушах, постепенно Федор стал различать и другие звуки, слышно было очень плохо. Майора удавалось услышать через слово-другое, он спрашивал и голос был зычнее, а вот слова Марфы приходилось разгадывать – сама сказала или ей в тон овца мекнула. Одно услышал он пару раз довольно четко: золото и Иван Филиппович. О падеже скота или сокрытии поголовья ни единого слова. Он не слышал шагов, но вдруг… голос майора прозвучал близко у самой двери. Федор отшатнулся, пополз по стене за выступ и замер. Дверь резко распахнулась и выглянул майор. Если бы он хоть чуть-чуть повернул голову и посмотрел ниже, за угол, он бы, как пить дать, увидел Фёдора, но кстати, из кустов напротив, метрах в пяти, выскочил один из «разведчиков» председателя, увидел уполномоченного и испуганно бросился назад. Майор усмехнулся, свистнул и вошел внутрь, плотно закрыв дверь. Федор сидел на мокрой земле и его трясло, как в лихорадке. Он представил, что сказал бы ему майор, и не сразу понял, почему земля под ним потеплела. Федор пополз, потом встал и побежал так быстро, как только позволяла хромая нога.

      – Ты глядь, твою мать, гад какой! – цедил он, скрипя зубами. – Я на войне от страху ни разу не обоссался, а тут… Тут боимся их больше, чем немцевна фронте.

      Обиженный на судьбу, он быстро шел домой, и в глазах у него блестели слёзы обиды и злости, только