Радиация сердца. Евгений Рудаков-Рудак

убиралась, принимала окоты и в журнале отмечала каждый случай падежа. Словом, отвечала за колхозное добро. Марию Шилову обвинили в том, что она воровала колхозных ягнят, чтобы кормить семью, а потери, якобы, списывала на падёж от бескормицы и болезней. В кошаре и дома нашли несколько шкурок. Мария обливалась слезами и кричала, что если она и приносила домой ягнят, то только таких, которые только-только здохли и зоотехник самолично давал указание закопать их. Кричала, доказывала, что не от сытой жизни обдирала она дохлятину, а хоть чем-то накормить детей.

      – Жрать нечего, а у меня пятеро ревмя ревут! Им кажин день рот заткнуть надобно! – кричала она, надеясь, что её услышат. Рвала на детях рубашки и показывала торчащие рёбра. – Да, я дохлятиной их кормила! Из вас хоть кто-нибудь жрал дохлятину!

      Председатель вроде был за неё и даже сказал, что Мария честная была колхозница, но времена очень трудные, а работа ответственная. Ягнята всегда дохли, кто спорит. Попросил, чтобы зоотехник на этот счет тоже доложил, поскольку это был его фронт работы. Фёдор юлил, глазки бегали. Он доложил, что в этом году падёжь молодняка не большой, но уследить очень трудно. А когда еще дети, так на всё пойдёшь, ради детей, и не глядя в глаза Марии, тупо талдычил: – Ну сколь раз говорил я тебе, Мария, ну наказывал же я сколь раз, – в тетрадочку всё надо. Записывай всё аккуратненько, что да как, и мне на подпись. Я тебе даже карандаш химический свой дал, и где он? А ты бывало, ну признайся, забывала про подпись-то, а без подписи, Мария, сама знаешь. Я, конечно, тоже весь виноватый, за подписями не всегда поспевал. У меня же и ранение… Во. от! – он вскакивал и проходил по комнате, хромая сильнее обычного. – Медали имею за геройство в боях с фашистами. На мне же еще свиньи и коровы с телятами, и везде надо с подписями, нельзя по-другому. Если бычок, к примеру, падет, да ещё и без подписи, он же 10, а то и все 20 кг. весит. Кто-то скажет – дохлятина, а другой, так и… попользуется. А еще я член партии с 44-го, меня на передовой перед боем в коммунисты принимали!

      Увезли Марию и всех её детей, потому что не на кого было оставить. Муж Марии пропал без вести ещё в 41-м. Так в начале зимы 1946 года, лучшего друга Вани – Витьку Шилова и трех его сестер, увезли и сдали в детдом, а старшего брата отправили в ФЗО.

      Управляться с овцами поставили Марфу. Зимой в кошаре работа тяжелая и по своей воле там редко кто хотел работать, тем более после случая с Марией. Хотя, чего скрывать, по-умному, так в кошаре можно было и пучок – другой соломы прихватить, и жменьку отходов, да и полудохлого ягненка прирезать, если с зоотехником вась-вась. Мария, как видно, с Федором и дала промашку. Поставить туда Марфу именно он и посоветовал председателю. Ей хоть и было уже 45, но мужики еще оглядывались, когда она проходила мимо, стройная и всё при всём, даже лицо не изможденное, несмотря на каторжную работу. Она это понимала как – ромашкинская порода!

      В молодости Марфа была красавица такая, что мать, Ульяна, прятала её и лишний раз с подругами ходить, да парней на гулянках завлекать не отпускала. Уже здесь, в бегах, за