Исповедь дилетанта. Сергей Бурлаченко

ему было лет тридцать. Светлые волосы, коричневый спортивный костюм и загорелое лицо с жёсткими, всегда прищуренными глазами.

      Голос был уверенный и чуть как бы с трещинкой.

      – Ну что, начнём?

      – Угу.

      – Давай десять кругов для разминки и каждый раз после очередного третьего круга дважды ускорения на прямых. Посмотрю, на что ты способен. Виктор Михайлович говорил, ты выносливый. Это правда?

      – Угу.

      – Тогда вперёд! После разминки сразу ко мне. Проверю дыхалку и пульс. Усёк?

      – Угу.

      И я побежал десять кругов с ускорениями. Мне было нетрудно, я действительно выносливый.

      Потом подошёл к тренеру. Он послушал, как я дышу, а затем вдруг обхватил мне шею под подбородком, прижимая большой и указательный пальцы возле ушей. Как я понял, там были артерии и Эдуард Васильевич таким образом контролировал мой пульс.

      Он полминуты смотрел на циферблат наручных часов.

      – Нормально! – и отпустил мою шею. – Теперь снимай бриджи, надевай шипы и начнём тренировку.

      Больше вспоминать о моей карьере средневика нечего. Всю осень и зиму я, как белка, крутил круги по пять-шесть километров в день и пробегал по заданию тренера от 600 до 1500 метров на время.

      Никаких особых тонкостей не было. Ни гибкостью, ни физикой я не занимался. Я мотал круги и тяжело дышал. Эдуард Васильевич хватал меня за шею и щупал пульс. Я как-то привык к этому и даже скучал по нудным, в целом, тренировкам.

      Кстати, других воспитанников своего тренера я никогда не видел. Как и Виктора Михайловича с бывшей моей группой спринтеров. Или сейчас просто не помню. Соревнований тоже никаких не было. Два раза в неделю манеж и только бег, бег, бег до упаду.

      Так продолжалось до весны. То есть скоро – открытый стадион и битумные дорожки. Или кроссы по каким-нибудь паркам и перелескам. И 800 и 1500 метров на время. А то и больше. И прощай любимый манеж до следующей зимы!

      Родители меня ни о чём не спрашивали, и я им ничего не рассказывал. Картина была странная. Я куда-то бежал, а они отставали от меня всё больше и больше. И всё как бы с обоюдного молчаливого согласия.

      Только однажды, когда я буквально приполз с тренировки на четвереньках, отец встал в коридоре напротив меня, пытавшегося аккуратно снять куртку и ботинки, и по-своему резко спросил:

      – Ну и как?

      – Нормально.

      – Ну и долго ещё?

      Я уклончиво пожал плечами.

      – По-моему, Серёжа, тебе пора заняться чем-нибудь другим.

      – Чем?

      Отец потёр переносицу, что означало, что решение им уже принято.

      – Ладно. Что-нибудь придумаем.

      И он придумал. И сделал меня счастливым на всю жизнь.

      Чего я, само собой, никогда не забуду и за что буду ему всегда благодарен.

5

      Если быть точным, тот счастливый случай выбрал для меня май 1974 года. Мне было 13 лет. Я родился в декабре 1960-го, за двенадцать дней до Нового года, поэтому почти на год отставал от сверстников.

      И я до сих пор путаю года событий и свой точный возраст в тот момент,