Исповедь дилетанта. Сергей Бурлаченко

отец хотел любимого сына, будущего мужчину, а я рос молчаливым и равнодушным мелким паразитом. Видимо, мы оба ждали друг от друга семейного родства, а получили тлеющий годами конфликт.

      Вот так.

      Отец возил меня в детские театры на спектакли «Синяя птица», «Сомбреро» и «Волшебник изумрудного города». А однажды отвёз в Цирк на Цветном бульваре. То, что я там увидел, было ужасно. По арене болтались ряженые дядьки и полуголые тётки, полыхал яркий свет, дубасила музыка, зрители ахали, визжали и гоготали. Всё время воняло потом и навозом. Клоуны идиотски кривлялись и походили на пьяных болванов.

      Но хуже всего было с лошадьми, медведями в юбочках и худыми тиграми. У них у всех вырывался из пасти злобный рык, текли слюни, заплетались лапы и, по-моему, капали слёзы. Зверей хлестали бичами и жгли огнём. Короче, я видел, что им плохо, и мне было их жалко.

      Всё представление я смотрел на вращающийся диск с цветными фильтрами перед прожектором и истово ждал конца этой муки. С тех пор слово «цирк» стало мне ненавистно.

      Дома нас встретил воскресный обеденный стол с праздничными шоколадными конфетами, которые мама сама делала из какао-порошка. Отец сиял, а я еле держался на ногах. Мама была по-женски счастлива.

      – Теперь расскажи нам с мамой о цирке, – громко сказал отец. – Тебе понравилось?

      В его голосе было что-то то ли врачебное, то ли экзаменационное. Я весь сжался и молчал.

      – Ну чего ты?

      А я боялся честно признаться, что я всем виденным раздавлен. И ещё попросить, чтобы больше в цирк меня никогда не водили.

      – Что с тобой, Серёжа? – мама поняла, что мне нехорошо. – Ты не заболел?

      Я молчал.

      – Тебе не понравилось? – отец почувствовал от меня подвох и попёр на авось. – Почему? Плохие звери? Неинтересные акробаты? Несмешные клоуны? Чего ты молчишь?

      А я надулся и молчал. Во мне перемешались в кашу испуг и ненависть. Я сидел у стола, близкий к обмороку.

      Отец пошёл багровыми пятнами.

      К нему бросилась мама.

      – Володя, успокойся!.. Серёжа, промолви хоть словечко!

      Она металась между нами, как перепуганная птица.

      А мне от этого становилось ещё хуже. Наверное, я не вымолвил бы ни слова, даже если бы меня разодрали на части.

      – Встань быстро! – отец заорал так, что посуда на столе зазвенела. – Иди в угол! Будешь там стоять, пока не попросишь прощения! Марш в угол!

      Я никогда не плакал. И в тот день простоял в углу несколько часов без единой слезинки в глазах.

      Отец с матерью ушли в кухню.

      В комнате стемнело. Журчал и светился аквариум. С улицы доносились детские голоса. Там играли вовсю. А я стоял в углу перепуганный, голодный и, очевидно, потерявший всякое представление о реальности.

      Я понимал, что запомню этот выходной день навсегда.

      Потом мама вытащила меня из угла, обняла, расцеловала, пожалела и попросила извиниться перед отцом.

      Скорее всего, я попросил у него прощения. Я был очень послушным мальчиком и понимал,