Живая вода. Юлия Лавряшина

чтоб не расхохотаться в голос. Это было не очень-то вежливо с нашей стороны, но ведь кроме нас там никого и не было. Впрочем, если б другие посетители и появились, мы все равно чувствовали бы себя так, будто нас только двое…

      За эти годы я успела забыть, каково это – быть одной. И теперь занимаюсь лишь тем, что складываю свои воспоминания бумажными корабликами и пускаю по ручью, надеясь, что они доберутся до Леты и мне станет легче. Посмотри на них, Арни. Даже если ты уже спишь, посмотри. Если вглядеться, можно разобрать даже отдельные фразы: «Когда-нибудь мы с тобой…», «Давай придумаем праздник…», «Тебе не холодно, солнышко?», «Мадам, вам кофе в постель или меня?».

      Тебя, Арни, тебя. Я всегда хотела только тебя. Сперва ты не верил в это и становился таким несчастным, стоило мне только заговорить с кем-то другим. А потом вдруг поверил, и я увидела, как выглядит абсолютно счастливый человек. Может, этого счастья было слишком много и ты захотел чуть-чуть горечи? Ты не рассчитал, Арни. Ты не представлял, что ее окажется так много. Мы отравляем себя, хлебая эту горечь. Вот от этого я и хочу избавить тебя. Нас. Может, нам и не удастся снова вкусить манны небесной, но что-нибудь нам дадут взамен. Тебе. Мне.

      А какую мы умели находить сладость… Та малина в заброшенном пионерском лагере, совсем одичавшая и оттого пьяняще сладкая, помнишь, какая она была крупная, ненастояще спелая? Мы забрели туда случайно, просто скитаясь в выходной день, которых у нас было не так много, по горам по долам. Оба к тому времени уже успели забыть, где находились летние пристанища нашего детства с постылыми утренними зарядками на мокрой от росы траве и долгожданными танцами перед отбоем.

      «Я же был здесь! – кричал ты и метался по веранде с провалившимися досками. – Жил в какой-то из этих комнат… В этой? Черт, забыл! Тут у нас стоял теннисный стол, а там…» Потом ты поутих и оглядел все с грустью: «Вот что осталось от того лета…»

      Теперь от всей нашей жизни осталось не больше: разбитые стекла, паутина на перилах, сорванные с петель двери. Это непригодно для существования человека. Мы никогда не сможем быть счастливы, даже если попытаемся восстановить уцелевшее. Все будет другим, Арни, совсем другим…

      Но однажды тебя разбудит солнце. Ты просто откроешь глаза, и оно войдет в твою душу. В ней станет светло.

      Может, и со мной произойдет то же самое. Этот свет не обязательно должен исходить от нового человека, от новой любви, может, ее и не будет. Ведь мы уже так много себя отдали друг другу, когда теперь накопится новое… Но какая-то радость обязательно появится в нашей жизни.

      Ох, Арни… В моей душе сейчас звучит «Реквием». Если б эти слова услышал кто-то посторонний, они показались бы ему смешными. Но ты не будешь смеяться, я знаю, ведь ты все чувствуешь так же, как я. Может быть, тоже слышишь сейчас звенящие от тоски голоса. Они взлетают все выше, так высоко, где только одиночество… Я заставлю их утихнуть, иначе они сведут с ума нас обоих.

      Я побаиваюсь, что вместо них зазвучит кларнет.